ловы, когда он принялся нападать.
– Что ты молчишь? – рявкает он, снимая пальто, и бросая его на софу пуританской эпохи. – Поцелуй у Испанской лестницы я видел, я его «съел». Но это… – пальцем он тычет на свой гаджет у меня в руках. – Когда это было?
– Лукас… – взамен агрессии приползает защита.
Ее искромсали, избили; все, что мне от нее досталось, вряд ли поможет. Я растеряла всю свою уверенность, весь свой пыл.
– Дата? – враждебно.
– Лукас…
– ОТВЕЧАЙ МНЕ! – орет он, до невозможности меня пугая.
Переворачивает тот самый темно-деревянный столик, на котором хранилась его записка и хрустальная ваза со свежим букетом цветов из длинностебельных желтых роз, скимий и лиловых эустом. Она разбивается вдребезги.
Я пячусь назад, складывая руки на груди, как бы применяя притащившуюся защитную реакцию. За штурвал встал Лукас. Он управляет кораблем, он заправляет моим страхом.
– Тринадцатого числа, – говорю кротко, а потом торопливо добавляю: – Так случайно вышло. Я не планировала!
Изначально Блэнкеншип грустно усмехается, услышав то, что можно назвать только оправданиями. Но позже он истерически хохочет, меряя шагами гостиную. Точно выжил из ума. Гулкий бас однозначно разбудит других гостей Waldorf Hilton.
– Угомонись, пожалуйста, – хладнокровно изрекаю я, удивляя саму себя.
Лукас занимался тем, что расслаблял узел галстука, пока не услышал, в какой безучастной интонации отозвалась его собеседница. Правда, то, что происходит прямо сейчас, не беседой зовется – скандалом, бунтом, столкновением характеров. Моя вина в том, что я не оттолкнула Маркуса пять дней назад, есть. Я не отрицаю ее. Но Лукас демонстрирует мне свою мятежную сторону, запамятовав, что он тоже небезгрешен.
– Угомониться? – печально и коротко засмеявшись, Лукас наступает.
Ретируюсь все дальше и дальше от него.
– Угомониться? – переспрашивает истошнее.
Дыхание у меня сбивается. Я упираюсь спиной в стену – рядом белоснежная дверь в стиле арт-деко. Блэнкеншип дышит быстро и люто, подобно кровожадному хищнику. Его грудь под темно-серой рубашкой часто вздымается.
– Ева, – прищурившись, Лукас сжал кулаки и упер их по обеим сторонам от моей головы, – ты издеваешься надо мной?
Он разговаривает обманчиво приглушенно. Но в реальности ему, наверное, хочется меня задушить.
– А ты? – вопросом на вопрос, когда слезам уже не удержаться в глазах.
– А я? – нацепив искусственную кисловатую улыбку, Лукас немного выпрямляется, отстраняет одну руку от вертикальной поверхности и взмахивает ею. – Я выбрался, чтобы повидаться с приятелем. Не успел добраться до места, как получил сообщение: забавная сравнительная картинка, гуляющая по чату официального сайта универа! – Этой же рукой он замахивается и бьет о стену возле моего лица.
Меня передергивает. Я прошу себя прекратить рыдать, но, проклятье, все тщетно. Лукас чуть согнулся, и поэтому его лазурные глаза напротив моих.
– Никак не хочешь прокомментировать? Ты целовалась с Марком у меня на глазах, и я это проглотил. Но снова, Ева, бл**ь, снова?! Потому, – переводя дыхание, словно раненный зверь, он стучит пару раз подряд кулаком о стену, – я спрашиваю тебя: ты надо мной издеваешься?
Бросаю его смартфон на журнальный столик около дивана. Положив ладони на торс Блэнкеншипа, со всей силой отталкиваю его.
– Отойди от меня!
Кожа на его лице стала пунцовой, а на шее задергалась голубая жилка, выдавая бешеный пульс. Он хватает меня за локоть и привлекает к себе, когда я распахиваю дверь близ нас. Лукас не позволяет мне войти в большую спальню. Все перепуталось, в голове – истинный хаос. Зачем я хотела войти туда? Наши вещи в уютной, крошечной комнате, которая больше не кажется райским уголком в холодной столице. Мне нужно собрать вещи…
– Мы не были тогда вместе! – кричу, вырываясь.
Глухой плач перерастает в надрывистый.
– Но ты знала? Ты знала уже тогда, что у меня с Вал ничего нет?
Я поджимаю губы, не в силах ответить на его рычащий вопрос.
– Знала или нет?! – ревет Лукас; после продолжает менее агрессивно: – Ты сама говорила мне в ночь всех влюбленных, когда Дейл поставил тебя в известность. Четырнадцатого числа ты сказала: «вчера»…
– Да, знала… – не успеваю договорить, как Блэнкеншип заслоняет веками васильковые глаза, возводит брови кверху и отступает на шаг. – Он поцеловал сам, это стало для меня неожиданностью.
Лукас провел ладонью по трехчасовой щетине, хватая ртом воздух, будто в легких совершенно не осталось кислорода. Не знаю, как в таком состоянии он умудряется мне отвечать, причем вполне безропотно:
– На фото хорошо заметно, что ты ответила ему… и ты закрыла глаза.
– Это случилось сразу после разговора с Дейлом. На самом деле, я думала, что он тебе расскажет. Я и сама собиралась, Лукас, правда! – оправдываясь, служа