на дно могилы всех, но скорее всего это произошло из-за безразличия тех, кто жил на этой улице, если, вообще, здесь живет кто-то.
Улица была прямая как стрела и уходила далеко вперёд, туда, где ломаная линия черепичных крыш и прямая линия тротуара сливались в одну точку под голубым, без единого облачка, небом. Она оглянулась, но сына нигде не было видно.
«Где же Колька?» – сердце у неё сжалось тревожно. – « Неужели опять сбежал куда-то? Так и заблудиться может…Его нужно обязательно найти. Он должен быть где-то здесь. Я чувствую, что он здесь, но где?».
Женька начала подниматься по улице, то и дело оглядываясь по сторонам, но дома так плотно жались один к другому, что нигде между ними не было видно даже узкого прохода или перекрёстка с уходящей вбок улицей.
«Как же пройти на ту сторону? Должен быть какой-нибудь переулок. Я знаю, он там – с той стороны…»
Закрытые ставни придавали домам нежилой, безразличный ко всему происходящему вид. Ни музыки, ни голосов, ни звона посуды не было слышно, и только ветер шуршал, сдувая пыль и песок, лёгкой позёмкой крутил у Женьки под ногами. И такой смертной тоской, таким одиночеством и забвением веяло от этого места, что ей захотелось как можно скорее уйти с этой улицы, но, во что бы то ни стало, нужно найти Кольку, нельзя же его бросить здесь, в этом безлюдном городе, одного… И Женька вначале ускорила шаг, а потом и вовсе побежала, но ноги, почему-то, слушались плохо и будто бы вязли в чём-то густом, как сироп, и чем сильнее она отталкивалась от земли, тем медленнее продвигалась вперёд, и эти дома с закрытыми ставнями начали сближаться, нависли над её головой…
И тут Женька проснулась в холодном поту. Открыла глаза. Кошмар исчез, осыпался, превратился в бесформенную кучу. Она и толком вспомнить не могла, что видела, осталось лишь тяжкое чувство тоски и одиночества. В комнате было темно. Дверь на балкон оставалась открытой и лёгкий ветерок, скользя по полу, лениво шевелил занавеску. На соседней кровати тихонечко и ровно посапывал Колька. Женька приподнялась, протянула руку и дотронулась до его лба. Вот он, никуда и не исчезал. Спокойно спит, прижав к себе медвежонка.
Откинув простыни, Женька села, потерла ладонями лицо, снимая прочь остатки липкого кошмара. Потом встала, потянулась, подняв руки, так что косточки хрустнули, наклонилась к часам и не поверила глазам своим. Стрелки показывали пять минут четвертого. Женька поднесла будильник к уху, чтобы удостовериться, что часы ходят. Всё работает. Всё правильно – начало четвертого.
«Получается – мы проспали почти двенадцать часов…» – удивленно подумала Женька. – «Всё проспали: и ужин, и купание, и пляж… Надо же… Вот сони…»
Женька склонилась над Колькой. Одноухий медвежонок, прижавшись к его щеке, поблёскивая глазками– бусинками, с любопытством поглядывал на неё. Женька поправила подушки, подоткнула поплотнее простыни, поцеловала Кольку в висок. Повязав вокруг плеч свитер, вышла на балкон. Стоя на пороге, она с наслаждением вдохнула прохладный ночной воздух,