французом, если по достижении совершеннолетия не откажется от этого статуса. Таким образом, разношерстное по историческому и этническому происхождению европейское население, которое в последней трети XIX века бурно росло за счет иммиграции[58], «автоматически» получило французское гражданство, ранее возникавшее по личному запросу о натурализации. (В индивидуальном порядке его оформляли и некоторые мусульмане). Тем самым был дан зеленый свет появлению «креольского» общества алжирских европейцев, которое в дальнейшем росло за счет самовоспроизводства, так как на рубеже веков иммиграция замедлилась, а с 1911 г. фактически остановилась[59] и, напротив, пока еще тонкой струйкой потекла трудовая эмиграция алжирцев-мусульман во Францию, прежде всего в Марсель, где они нанимались в докеры, открывали свои харчевни и постоялые дворы. По данным на 1912 г., когда впервые был разрешен выезд алжирцев в метрополию, там насчитывалось 12–13 тыс. таких отходников, обычно выезжавших на заработки без семьи. Но это было только начало. К 1914 г. одних кабилов стало во Франции 15 тыс. (против 5 тыс. в 1912 г.). Алжирцы выезжали и в соседний Тунис, где имелся неудовлетворенный спрос на рабочую силу в горной промышленности.
После Первой мировой войны кабилы, которые обычно имели в каждой большой семье 3–4 родственников во Франции, составляли здесь не менее половины выходцев из Алжира (всего около 100 тыс.), находивших работу в металлургической, химической, строительной и горной промышленности, а также в сфере обслуживания[60]. Они образовали крупные колонии в индустриальных зонах метрополии, задерживаясь там не на месяцы, а на годы. Сама по себе пролетарская эмиграция, примерно в пять раз превосходившая число рабочих-мусульман, остававшихся в Алжире, становилась главной особенностью алжирской социальной структуры. Во Франции, а не на родине алжирцы приобретали элементарную квалификацию, знакомились с профсоюзным движением и лозунгами левых партий. Этой особенностью не исчерпывалась, однако, картина развития колониального Алжира, представлявшего собой в социальном плане мозаику, которую известный социолог Пьер Бурдье назвал «системой каст», характерных как для арабо-берберского общества (которое вопреки усилиям властей, направленным на его этнический раскол, консолидировалось на основе ислама), так и для европейского социума, «единым блоком» являвшегося классом господ, но разделенного изнутри массой официальных и невидимых барьеров[61].
К 1931 г. в Алжире постоянно проживало свыше 907 тыс. европейцев (805 тыс. без учета евреев с французским гражданством). Общий удельный вес европейского анклава составил около 15 % населения страны и затем стал неуклонно снижаться, несмотря на сравнительно высокую рождаемость в семьях «неофранцузов» испанского, итальянского, смешанного или, наконец, еврейского происхождения. Так называемые европейцы-иностранцы, как правило, представляли собой иммигрантов в первом