включая президента, затаили дыхание. Медленно, с синхронной четкостью каждый из носильщиков нагнулся и взялся за рукоятку ящика с телом лейтенанта Трумена.
Вместе с Рукстулом летели трое сотрудников Библиотеки Конгресса, лейтенант Армии США и пилот ВВС – все они упали вместе с самолетом. Женщина, опознанная как Нола Браун, выпрыгнула заранее, поэтому ее тело доставили еще вчера. Всех остальных пришлось извлекать из-под обломков, их привезли только сейчас.
– Товьсь… Подняли! – произнес старший, и носильщики подняли ящик с останками.
Вместе с покойником и льдом каждый контейнер весил сто восемьдесят килограммов. Так как Трумен служил в сухопутных войсках – самом старом виде вооруженных сил, его выносили из самолета первым.
– Товьсь… Кругом!
Носильщики развернулись лицом к грузовой рампе. На посадочной полосе с открытой задней дверцей ждал белый фургон, похожий на передвижную лавку мороженщика, чтобы перевезти тела в морг на медэкспертизу. После вскрытия Зигу и его команде предстояло подготовить их к почетному захоронению.
Пока наряд спускался по рампе, репортеры быстро сделали несколько снимков и затихли.
Наступила такая неестественная тишина, что было слышно, как в железном ящике перекатываются куски льда. Президент дышал через нос. Когда лейтенанта Трумена вынесли из самолета, до них донесся приглушенный жалобный всхлип.
– О-ох.
Мастер-сержант взглянул на стоящего по стойке «смирно» Зига. Оба знали, с какого направления послышался плач. Под правым крылом, с другой стороны от прессы, на небольшом оцепленном канатами пятачке стояли семьи покойных, которые теперь увидели гробы с останками своих детей.
Никто не кричал в голос. Семьи военных стойко переносят горе. Однако на всех похоронах можно услышать этот звук – глухое, судорожное «ох», рвущееся наружу из самой глубины души скорбящего.
Когда человек теряет родителей, он становится сиротой. Когда жена теряет мужа, ее называют вдовой. Но после гибели ребенка тебе не находится никакого названия – Зиг убедился в этом на личном примере.
– Ох-ох, – еще раз всхлипнули в толпе родных.
Пушкарь в который раз глянул на Зига. Его друг смотрел прямо перед собой. Несмотря на ледяной холод внутри самолета, у него из-под мышки по ребрам скатилась капля горячего пота.
– На караул! – выкрикнул старший группы.
Носильщики начали печатать шаг, все почетные гости вскинули руки в воинском салюте. Отцы и матери наконец увидели процессию… последние сомнения развеялись.
В отдалении раздался еще один пронзительный всхлип. Зиг ощущал на себе взгляд Пушкаря так же отчетливо, как каплю пота на своем боку. Первые несколько лет после смерти Мэгги каждая траурная церемония в Довере открывала шлюзы для потока адских воспоминаний – стук земляных комьев о крышку гроба, окоченевшие от долгого стояния на снегу пальцы ног, бесконечная вереница сочувствующих, молча, не желая потревожить, похлопывающих его по спине. Ох уж эти похлопывания