Без проблем, браток! Хошь, отращивай себе мечи костяные заместо рук. Чего хошь! Только я те, как другу, не советую. Я те по дружбе, брат, советую отращивать боевую чешую. Как моя, ты же видел! Классная вещь, точно тебе говорю. От тех, которые когти отрастили, спасает – только в путь! Правда, для поддержания кальция в чешуйчатом мясе приходится до фига морепродуктов жрать, дык, и для костяных мечей, сам прикинь, их придется лопать и лопать.
– Блин, бред! Какой бред, блин! – Спартак сильно зажмурился, смешно сморщив нос, икнул, тряхнул головой и констатировал: – Блин, я совсем пьяный, блин! – Глаза его открылись, сморгнули, он весь подался вперед, спросил громким шепотом: – Слушай, как ты думаешь, а вдруг у меня обычная белая горячка, отягощенная бредовыми галлюцинациями? Вдруг ты нормальный, и ты в чешуе, вдруг, вы оба глюки? Вдруг я сейчас в психушке, да? Доктор, я вообще малопьющий. Я только по праздникам. Но ведь мог и сойти с резьбы, да? Как и всякий русский человек, правда? В результате – амнезия. С кем и почему запил – не помню. Поймал «белочку», и случилась галлюцинация с раздвоением личности, битлами, Мерилин Монро, Петькой и президентом. Доктор, вколите мне лекарство, я устал бредить! Пожалуйста.
– У-у-ух-х, как тя, братишка, круто плющит... – расстроился Петя, уже дозревший до бесчинств и разудалой гульбы, уже готовый внутренне к новой волне-стадии пьяной лихости. – Заткнулись там! – заорал на битлов Броненосец. – Заладили, как заезженная пластинка, как на бис-браво, в который уж раз одну и ту же песню поете, уроды! – Музыка и пение смолкли. Потемкин оторвал зад от мягкого сиденья полукресла, привстал, возвысился над столом, грозно пригрозил кулаком блондинкам. – Тихо мне, куклы! Кончай хиханьки-хахоньки, моему другу плохо!
Женщины, до того хихикавшие еле слышно и лишь ради напоминания мужчинам о своем присутствии в зоне досягаемости, разумеется, сразу же онемели, едва прозвучала команда «Тихо».
Петя зло посмотрел на окно – именно «на», а не «в» – и рама сама собою захлопнулась, отсекая робкие шумы леса. И в сочиненном Потемкиным «раю» сделалось тихо, как в могиле, как в той серой камере, где Броненосец был чешуйчатым.
Петя задрал голову, высказался в потолок:
– Халтурщики! Нахимичили хренотень с газами, от вашей хреновой хренотени у пацана крыша поехала, весь кайф, гады, сломали.
Потолок безмолвствовал.
Потемкин звякнул хрусталем о хрусталь. Забулькало, побулькало, перестало. Встречающий сунул в руку встречаемому сами понимаете чего, произнес ласково:
– Выпей заместо лекарства, брат. А ну, как отпустит?.. Пей-пей, сам же полечиться просил... Пей, говорю!.. А ну, сглотни, я сказал!
Спартак глотнул хмельного, хмыкнул, улыбнулся дебильно, и голова его упала мордой в икру.
– Слабак, – вымолвил Петя скорее с сожалением, чем с сочувствием, оттопырил губу и поднес ко рту все еще очень содержательный графинчик.
Глава 3,
в которой герой узнает страшную правду
– ...Пей, говорю!.. А ну, сглотни, я сказал!
Спартак глотает. Ставит