будет Валентин. В прошлом у него остались два года армии и шесть лет тюрьмы. В тюрьме он не сидел. Сидели другие, а он их охранял. А последние два или три года просиживал штаны в какой-то логистической конторе, где ему платили относительно неплохие деньги за усердный труд с восьми до шести. Разумеется, с перерывами на обед и перекур.
Валентин вёл размеренный, расписанный наперёд образ жизни от зарплаты до зарплаты. В промежутках между зарплатами повседневную рутину скрашивали «левые» доходы в виде, скажем так, неформальной благодарности от заинтересованных клиентов, в просторечии именуемые откатами. А когда откатов не было, он предавался мечтам о том, как в скором будущем купит небольшой грузовичок и займётся бизнесом. Бизнес он видел в специфическом ракурсе – пресловутый грузовичок предполагалось сдать в аренду той самой конторе, в которой Валентин благополучно трудился, и при этом продолжать работать, получать откаты, копить деньги и предаваться мечтам о втором грузовичке.
Мир в его представлении был чем-то статичным, незыблемым и, по большей части, неинтересным. Проводя почти всё время, что называется, в четырёх стенах, Валентин мало интересовался тем, что происходило за их пределами. Любимой его фразой была «Пусть происходит что угодно, лишь бы это не отразилось на грузоперевозках». Жизнь его укладывалась в стандартную схему «дом – работа – пивная», причём в последнем пункте успешно оседала значительная часть заработанных денег, что отодвигало воплощение мечты о грузовичке в зону неопределённого будущего. Дома он делал перманентный ремонт, который съедал ещё некоторую часть средств. Но Валентина это на самом деле мало беспокоило. По крайней мере, до тех пор, пока глазам его открылись горизонты совершенно иной реальности.
Знакомство со мной его испортило.
Точнее испортило его знакомство с другим миром, абсолютно ненормальным с точки зрения нормального человека. Валентин вдруг попал в общество, где люди вместо того, чтобы утром приходить на работу и проводить там, как полагается, восемь часов, время от времени шляются по каким-то массовым и не очень мероприятиям, что-то там записывают, фотографируют, а потом обсуждают всё это до двенадцати ночи под колбасу и коньяк. И при этом – о чудо! – некоторым из них за это ещё и платят какие-то деньги. Слова «медиа» и «журналистика», до недавнего бывшие для него магической абракадаброй, вдруг обрели плоть и кровь.
Сначала всё это вызывало у него непонимание и недоумение, потом интерес, а потом желание приобщиться и поучаствовать.
– Вот кому это надо? – вопрошал он. – Вот смотри заголовки, типа оптимистичный понедельник на обычном луганском сайте: «В Северодонецке старушка упала с 4 этажа», «В Луганске «ВАЗ» врезался в дерево. Есть погибшие», «В Ровеньках застрелился подросток», «Сутенерша из-за несовершеннолетней получила 5 лет». И у всех одно и то же. И написано, как будто это компьютерная программа писала. Компиляция словечек и фразочек. Какой в этом смысл? Я бы денег за такое не платил.
Честно говоря, я-то всегда считал, что журналистика – это убыточная