такой, медовый. Видел бы ее Ларри в этом парике, сразу бы бросил шашни со своей малолетней полячкой крутить! Так ведь какой месяц, стервец, носа в дом не кажет: боится ее, Саломеи, тяжелой руки…
Рассекая воздух грудью, как ледокол, ломающий льды, она вышла из кухни в коридор и принялась натирать паркет.
Вслушиваясь в тяжелое, с присвистом, дыхание горничной, сопровождаемое скрипом отодвигаемой мебели, Оливия встала из-за стола и потянулась.
Утро пахло липовым чаем и струилось медленно, словно расплавленный воск, нехотя заполняя собой отведенную ему частичку дня…
Чтение за завтраком было традицией, которой Оливия не изменила даже когда оказалась в этом неласковом городе. Поднимаясь затемно перед началом учебы и балетных занятий, она сидела за чашкой травяного чая с книгой и обязательной тарелкой овсяных хлопьев, как приучила ее мама. «Спеши, да не торопись», – говорила та, отжимая для нее сок из толстокожих греческих апельсинов. И хотя с Афинами и балетом пришлось распрощаться, от утреннего чтения, как от символа ушедшего детства, Оливия не отказалась.
Родион не любил просыпаться один. Выпростав руку из-под одеяла, он ощупывал в полумраке ее пустующую подушку, нехотя вылезал из постели и, шлепая босыми ногами по паркету, брел по неосвещенному коридору на кухню.
– Иви, это несерьезно! Сейчас же шесть утра! Еще час, целый час можно было бы…
Его тираду прерывал сладкий зевок, после чего, безнадежно махнув рукой, он включал кофеварку и принимался готовить завтрак.
Приготовление утренней трапезы было его любимым действом, и подходил он к нему обстоятельно: достать два крупных одинаковых яйца и опустить их, отмерив время, в бурлящую воду; извлечь из холодильника кирпичик масла и дать ему отстояться у плиты, чтобы подтаяло до правильной мягкости; нарезать вчерашний хлеб на симметричные ломти и отправить их обжариваться в тостер. И лишь потом заняться кофе, чтобы его аромат начал дрейфовать по кухне, дразня и пробуждая…
Как и у всякого зрелого мужчины, устоявшихся привычек у Родиона было немало, и поначалу Оливия безуспешно пыталась под него подстроиться, но быстро поняла, что он не ждет от нее соответствия. В быту он был неприхотлив, но верен ритуалам. Поэтому кое-какие правила она все же соблюдала: не подогревать в микроволновке остывший кофе, а заваривать свежий; не приглушать выбранную им музыку; не отвлекать разговорами в момент работы. И обязательно ставить книги на место. Иногда он напоминал ей отца: такой же педантичный, организованный, целеустремленный… Хотя нет, между ними было большое различие: отец не умел отдыхать, в детстве она совсем его не видела – он пропадал в своем кардиоцентре сутки напролет. В этом, конечно, отчасти были виноваты его безнадежные отношения с мамой.
Родион же, несмотря на свои русские корни, почти во всем оставался французом. Досуг имел для него значение, но отдыхал он в таком же высоком темпе, в каком и работал. Они путешествовали, бывали на театральных премьерах и открытиях выставок, часто