к Святославу, предшествуемые Свенельдом.
«Добро пожаловать, старый товарищ и гость мой! – сказал Святослав, протягивая руку Калокиру, но не трогаясь с своего места. – Ты простишь меня, что я не встаю и не приветствую тебя, как водится у вас в Греции, – устал, возившись вот с этим проклятым зубарем (он указал на вепря), а притом теперь ты в гостях не у Киевского князя, но у доброго охотника. Обряду будет место после. Садись и будь гость мой!»
Бархатную подушку принесли Калокиру. Он сел подле князя. Товарищи его стали в отдалении.
«Свенельд! Садись к нам и вели Братиславу угощать товарищей моего друга Калокира. Он умеет убаюкивать жажду и усталость гостей».
Михаила и других греков повели под один из навесов, посадили на мягкие подушки и начали потчевать.
– Радуюсь, князь Святослав, что вижу тебя здорового, и желаю тебе всякого блага в здешней и будущей жизни.
«Благодарю, старый товарищ. Здорового ты меня видишь, но только не столь веселого, как тогда в Переславце, на берегах Дуная».
– Я знаю, князь, что тебя удручает скорбь тяжкая о кончине твоей почтенной родительницы Ольги, столь справедливо названной Премудрою.
«Да, мать моя скончалась, – угрюмо произнес Святослав. Он помолчал несколько мгновений. – Смерть не беда – умереть всякому надобно, только бы умереть хорошо и не быть рабом в веке будущем. Старым людям надобно совесть знать и очищать место молодым. В свете и без того так тесно, что потянуться негде – право, тесно, добрый приятель! – Едва заметная улыбка мелькнула на устах Святослава. – А душа просит воли и раздолья – растягивайся здесь на пустой степи да в лесу – столкнешься с печенегом, шкура которого не стоит труда, чтобы содрать ее… Ох! берега Дуная и раздольный мой Переяславец Дунайский[20]!»
Он опять замолчал и через несколько мгновений спросил у Калокира:
«Ну, скажи, где был ты после того времени, когда мы расстались с тобою?»
– Оставя тебя победителем Булгарского царства, я отправился донести о подвигах твоих моему императору Никифору и был в Царьграде.
«Что же? Благодарил ли меня Никифор за мои подвиги?»
– Я не имею права высказывать тебе, князь, тайн императора моего. Буду говорить тебе, как Киевскому князю, когда предстану пред тебя, как посол императора Греческого.
«Ты прав, Калокир, – я и забыл, что людям надобно два языка. Я все еще не отвыкну от наших обычаев говорить одним языком. А Булгарии пора бы выучить меня двоязычию!»
– Я слышал о славной победе, какую одержал ты, князь, по возвращении своем в Киев над печенежскими ордами.[21]
«Да, они теперь стали друзьями моими – посмотри, как дружно пируют они с нами, злые печенежские хановья, когда я проучил их порядком! Клянусь Чернобогом и Белобогом[22], что с людьми нельзя прожить без дубины: иначе добра не добудешь ни себе, ни им; его надобно выколачивать дубиною! Подумай, что