«продажной девкой империализма», а теперь можно сдать защечный соскоб на ДНК-анализ и выяснить пути-перепутья своего рода, начиная чуть ли не с ледникового периода. На эту тему мы еще поговорим.
Впрочем, поэты всегда чувствовали такие «тонкие, властительные связи». Помните, у Андрея Вознесенского:
Россия, я – твой капиллярный сосудик.
Мне больно когда – тебе больно, Россия!
Как и большинство «шестидесятников», автор «Треугольной груши» был озабочен тем, чтобы его личной, частной боли сочувствовали весь народ, вся большая страна. И я его понимаю. Но достаточно поставить знак препинания в другом месте («Мне больно – когда тебе больно, Россия») – и речь уже о том, что «капиллярный сосудик» тоже чувствует боль, недуг, немощь всего организма. Возможно, мое личное обостренное желание быть русским отражает «нестроение во всем народном теле», как говаривали в XIX веке.
Речь не о зове крови, хотя она тоже, как известно, не водица. В нашем многоплеменном Отечестве русский – тот, кто считает себя русским, не россиянином, а именно русским. Точнее, сначала русским, а потом россиянином. Рубашку на пальто не надевают. Ведь есть же граждане, которые ощущают себя сначала калмыками, вепсами, украинцами, немцами, евреями, грузинами, якутами, а потом уже россиянами или, в крайнем случае, гражданами РФ, что не одно и то же, о чем мы еще поговорим. Этническая самоидентификация – категория тонкая: нажал и сломал. Она, подобно любви, не терпит принуждения и навязчивости. Русским, как и нерусским, никого нельзя назначить или обязать быть. Можно пытаться. А толку? В основе этнического самоопределения лежит желание человека принадлежать к данному народу, в нашем случае «желание быть русским». Чем объясняется такое предпочтение – генетикой, культурой, языком, комплексом причин – пусть разбираются специалисты. Нам важно другое: с нежелания или боязни людей принадлежать к тому или иному этносу начинается исчезновение народа. В нашем случае – русского. Именно на этом построена сегодня киевская политика украинизации. Но мы говорим о России.
«А кто, собственно, вам мешает быть русским?» – строго спросит читатель, чуждый племенной романтики. Верно: по умолчанию слыть и быть русским мне никто не мешает. А во всеуслышание? Пожалуй, тоже не препятствуют, но и не поощряют. Помогает ли мне кто-нибудь быть русским? Вот уж точно – не помогает. А разве должны? По-моему, даже обязаны: чем меньше в стране будет граждан, ощущающих себя русскими, тем больше вероятность того, что Российская Федерация разделит судьбу Советского Союза. И об этом мы еще поговорим. Если бы в советских прибалтийских республиках было столько русских народных хоров, сколько было эстонских, литовских и латышских, судьба этого региона могла сложиться иначе – и наши соплеменники не оказались бы там теперь на положении «унтерменшей». А во поле под березонькой там не стояла бы натовская техника.
Тема, за которую я взялся, щекотливая и, поверьте, рассуждая о «национальной гордости великороссов», я не хочу огорчить ни один из сущих в Отечестве «языков». Но если проблема существует, о ней надо говорить, «разминать», иначе она сомнет нас, что уже и случалось в нашей истории, густо замешанной на межплеменных коллизиях.
Всякий раз, когда телеведущий Владимир Соловьев в эфире с гордостью напоминает миллионам зрителей про то, что он еврей, мне так и хочется вставить для полноты картины: «А я вот, знаете ли, русский!» Но даже стоя рядом с ним в студии, я этого не делаю. Боюсь? А чего мне бояться в 63 года? Смерти? Но она все равно придет по расписанию, которого мы просто не знаем. Лучше буду бояться поздней роковой любви. Один раз выручил Жириновский. Когда на меня за какое-то «неформатное» высказывание нажали почти все участники телешоу, Вольфыч остудил их пыл: «Вы его, Полякова, не очень-то! Он тут у нас в студии один русский… писатель». Как говорили во времена моей молодости, в каждой шутке есть доля шутки. Мы, русские, государствообразующий, но явно не эфирообразующий народ в Отечестве. Почему? Так сложилось. Или так сложили?
Странно сказать, но в России русским во всеуслышание быть как-то неловко. Дома – пожалуйста, а вот на работе или в эфире не то чтобы нельзя – можно, но как-то не интеллигентно, что ли… Вы хоть раз слышали, чтобы Путин сказал: «Я – русский»? Конечно, тут есть деликатный момент: он президент многонационального государства и выпячивать свою этничность ему не совсем корректно. Медведеву, видимо, тоже. Он и не выпячивает. А вот Кеннеди любил вспоминать свою ирландскую кровь. Впрочем, его потом застрелили. Сталин же, обожая кавказскую малую родину, морщился, если ему напоминали, что он грузин.
Троцкий, тот просто приходил в ярость, когда кто-то заикался, что он Бронштейн. Троцкий – фамилия, кстати, дворянская. Однажды к нему, второму человеку в молодой советской республике, пришла делегация сионских мудрецов и стала просить, чтобы поубавили террор и реквизиции, мол, это и по евреям тоже ударяет. Демон революции ответил, что он по национальности коминтерновец и частными вопросами не занимается. Впрочем, когда ему не доверили руководство всемогущим госпланом, Лев Давидович заявил: «Это из-за того, что я еврей!» Члены ЦК глянули друг на друга и рассмеялись. Кстати, я в молодости, работая в Бауманском РК ВЛКСМ, застал «комсомольцев