потом, вспомнив, что утром не завтракала, налила тарелку супа. Но едва поднесла ложку ко рту, как ее снова затошнило. Кажется, заболеваю, испугалась Настя, надо срочно лечиться. Она включила обогреватель, раздавила таблетку седальгина, запила чашкой горячего чая и легла на диван, укрывшись с головой пледом. И сразу провалилась в сон.
Разбудил ее Федор. Прыгнув на подушку, он бесцеремонно улегся ей на голову. – Убери хвост с лица! – сердито потребовала девочка. Федор обиженно мазнул пушистым концом ей по губам, спрыгнул на пол и ушел за диван.
Настя прислушалась к себе. Голова уже не болела, но настроение оставалось препаршивым. И главное, непонятно, как жить дальше. Хоть бы папа быстрее пришел, уныло подумала она. И сейчас же услышала звук отворяемой двери.
– Котенок, ты почему не в школе? – Румяный с мороза отец быстро вошел в комнату и склонился над ней. – Что стряслось?
– Голова разболелась, и врачиха отпустила. А сейчас поспала, и вроде полегчало. Вы не голодные?
– Да, перекусить не мешало бы, а то у меня сегодня еще собрание, а у мамы ученики. Через час надо бежать.
– Тогда я обед разогрею, пока вы руки моете. Когда будет готово, позову.
– Давай дочка, поухаживай за нами, а то я что-то приустал. Подряд две лекции очень утомительно.
Настины родители работали в педагогическом университете – отец заведовал кафедрой физики, а мать преподавала английский. Настя обожала своих родителей, особенно отца. Он у них с мамой был кумиром. Настин отец и вправду был хорош собой: высокий сероглазый блондин, красивый, умный и слегка ироничный. Человеком он был добрым и покладистым, легко прощал студентам все их неуды и прогулы, за что они его дружно любили, – особенно, студентки, которые в этом девичьем вузе составляли большинство.
Настина мама представляла собой полную противоположность отцу, – как внешне, так и внутренне. Это была невысокая стройная армяночка, темноглазая и черноволосая, с ершистым и задиристым характером. Она могла поднять шум из-за пустяка, гоняла Настю за невымытую посуду и пыталась воспитывать кота. Но когда мать чересчур уж расходилась, отец сажал ее себе на колени и принимался поглаживать по спинке, приговаривая: – Все, все, Галчонок, успокойся. – И целовал за ушком. Тогда она моментально выпускала пар, переходя к бурным объятиям и поцелуям, во время которых Настя все пыталась подлезть им под руки, чтобы получить свою порцию нежности.
Внешне Настя не походила ни на одного из родителей, хотя отдельные их черты в ней угадывались. От отца она унаследовала славянский тип лица с круглым подбородком и прямым коротким носом, от матери – большие глаза, затененные густыми ресницами. Правда, их цвет был не темно-карий, как у мамы, и не серо-голубой, как у отца, – к голубоватому отцовскому добавилось немного маминого шоколадного, впрочем, недостаточного, чтобы его надежно затемнить, – из-за чего Настины глаза приобрели необычный сиреневатый оттенок. Волосы у нее были по-матерински густыми, но если у той они падали на плечи красивыми черными волнами, то у Насти требовали постоянного