решительно бросил принц, – тебя я отпустить не могу. Даже такой беспомощный стратег, как я, понимает, что глупо использовать лучшего бойца в качестве шпиона.
– А меня, стало быть, можно? – фыркнула Хала, по-прежнему сидя на полу.
Ахмед промолчал. Если отвечать ей на каждую шпильку, времени не останется ни на что. Я протянула руку, чтобы помочь Хале встать, но она отвернулась и взяла с блюда полуочищенный апельсин.
– Так или иначе, что-то делать придётся… – Шазад нервно разгладила карту Мираджа на столе, когда-то чистую и гладкую, а теперь истёртую и развалившуюся на многочисленные куски с названиями городов, исчёрканные и исписанные именами и датами боевых вылазок. Последняя надпись отмечала наш поход в Сарамотай. – Нельзя же вечно прятаться, Ахмед!
Вновь начинался спор, тянувшийся уже несколько месяцев. Шазад требовала расширить восстание и двинуться на столицу, иначе не победить. Принц считал риск неоправданным, а она возражала, что никто ещё не выигрывал войн, только обороняясь.
Задумавшись над ответом, Ахмед потёр двумя пальцами едва заметный шрам наверху лба, почти на линии волос. Это повторялось каждый раз, когда нам предстояла очередная смертельно опасная вылазка. Казалось, шрам ещё болел и был как-то связан с муками совести. Не знаю, как и когда он появился, но, очевидно, ещё в прошлой жизни, когда братья-принцы ещё не вернулись в Мирадж из своих морских странствий.
Жинь рассказывал мне о своих шрамах как-то ночью в пустыне вскоре после того, как заработал очередной, прямо под татуировкой в виде солнца на груди. До святых отцов было слишком далеко, и заниматься раной пришлось мне. В темноте палатки я ощупывала бугры и отметины у него на коже, а он вспоминал. Вот след от ножа пьяного матроса в альбийском порту, а здесь был перелом, полученный на палубе во время шторма… Наконец мои пальцы наткнулись на шрам у изображения компаса на левом плече с другой стороны от солнца.
– А это, – шепнул Жинь тогда, наклоняясь ко мне так близко, что от его дыхания поднялись волоски, выбившиеся из неряшливого пучка у меня на затылке, – от пули, что я словил, когда одна вздорная девчонка, которая притворялась мальчишкой, бросила меня посреди задания.
– Ну, эта вздорная девчонка хотя бы тебя заштопала, – хихикнула я, обводя пальцем татуировки.
По губам Жиня скользнула улыбка:
– А ведь я тогда уже понял, что пропал. Сидел у тебя на полу весь в крови, спасаясь от погони, а сам только и думал, как бы тебя поцеловать, и пропади всё пропадом.
Я обозвала его идиотом, и тогда он схватил меня и целовал, и целовал, и целовал…
– Что с Жинем? – вырвалось у меня невольно. Пока я пребывала в грёзах о той ночи в палатке среди песков, спор в шатре у принца продолжался по накатанной колее.
Ахмед покачал головой, всё так же потирая лоб.
– Ни слова от него пока.
– Тебе не кажется, что к нему стоит кого-нибудь послать, как к Саиде? – Я не смогла скрыть гнева, прозвучавшего в моих словах.
– Значит, всё-таки сердишься, –