но жены…» То ли ей и впрямь нравятся женщины, то ли Синеглазый Бандит в этой части легенд представал мужчиной. Правда, я давно уже не переодевалась в мужское платье, но и до женских форм, видимо, ещё не дотягивала.
– На улицах Фахали ты одна убила сотню галанских солдат! – продолжал Икар сбивчиво, округлив глаза, как два пятака. – А из Малала улетела на спине огромного синего рухха, оставив за собой засыпанный песком молельный дом… – Он запнулся, переводя дух.
– Не стоит верить всему, что слышишь! – вставила я, воспользовавшись паузой.
Мальчишка разочарованно сник. В его годы я тоже готова была верить каждому слову взрослых, но такой мелкой себя даже не помню. Не место ему на крепостной стене, да ещё с огромным ружьём… Вот что делает с нами огненная пустыня – превращает в воинственных романтиков.
Я провела языком по пересохшим губам.
– А с тем молельным домом… там случайно вышло… почти.
По толпе пробежал тревожный шепоток, отозвавшийся у меня мурашками страха. Что ж, куда деваться – лгать грешно.
С тех пор как мы с Ахмедом, Жинем, Шазад, Халой и близнецами Иззом и Маззом стояли у стен Фахали, прошло уже полгода. Тогда против нас выступали сразу две армии и Нуршем – демджи, обращённый султаном в страшное смертельное оружие. Демджи, оказавшийся моим братом.
Выстоять против такой силы казалось невозможно, но мы выстояли и победили, а слухи о битве при Фахали разнеслись по всей пустыне ещё быстрее, чем в своё время – о султимских состязаниях. Я слышала эту историю десятки раз от людей, не подозревавших, что их слушает участник событий, и с каждым пересказом наши подвиги становились всё невероятнее, а в конце каждый раз возникало ощущение, что это ещё не конец. Так или иначе, после того сражения пустыня не могла остаться прежней.
Легенда о Синеглазом Бандите также обрастала всё новыми подробностями, так что я и сама себя в ней едва узнавала. Меня называли воровкой, говорили, я сплю с нужными людьми, чтобы добыть сведения для мятежного принца, и убила собственного брата.
Последнее бесило больше всего, потому что едва не случилось на самом деле: палец мой уже лежал на спусковом крючке. Тем не менее брату я дала уйти, что было чуть ли не хуже. Теперь он бродил неизвестно где, обладая своей жуткой разрушительной силой, и, в отличие от меня, не мог воспользоваться помощью и советом других демджи.
Иногда поздно ночью, когда весь лагерь засыпал, я произносила вслух, что Нуршем жив, чтобы проверить, правда ли это. Пока выговорить удавалось без труда, но меня терзал страх, что настанет день и слова застрянут в горле. Это будет означать, что брат мой, одинокий и перепуганный, погиб где-то посреди безжалостной, охваченной войной пустыни.
– Если она так опасна, как говорят, надо её убить, – донеслось из толпы.
Слова принадлежали мужчине с ярко-жёлтым офицерским шарфом через плечо, явно сшитым из обрывков. Такие же я заметила у некоторых других. Очевидно, новые знаки отличия прежде принадлежали убитым стражникам. Говоривший держал ружьё, нацеленное мне