сквером улица сворачивала к дому, но взгляд упал на вывеску парикмахерской. Куафер, вот кто сейчас нужен. Признаться себе, что хотелось просто сесть и передохнуть, она не решилась.
– Ондулянсьон для госпожи?
– Да, прошу вас.
Волшебные пассы парикмахера привели к тому, что голова стала как будто меньше и не такой тяжелой, как прежде. Короткие седеющие волосы легли ровными волнами.
Надо было бы послать мальчику телеграмму – в телеграмме можно не писать о бессоннице и назойливых серых червячках, плавающих перед глазами. Но сначала домой: вдруг пришло письмо – тогда телеграмма теряет смысл. Дом обладает странной притягательной силой, думала она, подходя к парадному, – когда ты один, дом не только очаг, но и собеседник. Больше десяти лет она живет здесь, и эта лестничная прохлада, с ее особым запахом, притягивает и умиротворяет, как присутствие родного человека. «Особенно когда не с кем поговорить, – закончила вслух, обращаясь к зеркалу в полумраке прихожей, – и некому сказать, что элегантная дама с новой прической живет на свете шестьдесят четыре года, и ничего в ее жизни нет, кроме сына в Англии да благотворительной мышиной возни, совсем ничего. Обменивались вежливыми словами с соседом-коллекционером, а как его зовут, не спросила. И уже не спросишь. Вот так, – продолжала она, а дама в зеркале понятливо качала головой, – ничего не скажешь, потому что никому это не интересно».
Почтовый ящик был пуст.
Дом без хозяина все равно что ребенок без матери. Не будь у него такой заботливой няньки, как дядюшка Ян, жить бы ему сиротой – как живут те, в доме призрения. Увидев на улице знакомую фигуру, дворник высунулся в окно:
– Каспар!
– Приветствую, дядюшка!
Трубочист пересек мостовую и остановился, поставив одну ногу на крыльцо.
Как же, как же: это имя дом выучил одним из первых. Спасибо кухаркам, конечно: зазывали его наперебой: «Каспар, Каспарчик!..» – и наперебой угощали.
– …часикам к восьми.
– Сам управишься? А то я Мануйлу позову.
– Цыгана? – улыбается Каспар, – знаю, мы с ним в карты играем. Нет, Мануйлу нельзя. С ним на крыше несподручно – высоты боится. Я сам.
– Ихний комитет вон там, – Ян показал кивком, – в подвале, как двор пройдешь.
– Э, – махнул рукой трубочист, – счет пошлю. Они бумаги любят.
«До чего же они любят бумаги», – офицер раздраженно кружил вокруг письменного стола с чертовой анкетой. Никакие муки творчества не стоили ломаного гроша по сравнению с его терзаниями. Трудности начались с первой страницы. Вот: «фамилия» – Строд, «имя» – Бруно. «Отчество»… А как будет отчество, если отца звали Густав – Густавич или Густавович? Какого черта. Остальное почти заполнено. Пустовало окошко «воинское звание», и Бруно злился на свою нерешительность. Лейтенант из соседней роты написал «рядовой» – с простого солдата, мол, взятки гладки. Какого черта! Обмакнул ручку и… едва успел отвести перо с тяжелой каплей.