тысяч чуть ли не десять в одночасье попросили, в Уфе то же самое, говорят, ваш Сикорский не продается что-то. Давайте идите в «Макдоналдс», жарьте там гамбургеры. Ага, за двести евров – а у людей семьи, кормить-то как?.. В Ебурге вон тоже – «Сименс» стоит, АВВ стоит, один «Дюферко-ВИЗ» че-то еще дышал да в области пара заводиков, что к этому, как его, Шлюмбергеру относятся.
Следующий день начался с похода за водой, помалу начавшего входить в привычку. По берегу, несмотря на довольно ранний час, уже слонялись обыватели. Набравшие воды не торопились расходиться, скучковавшись по трое-четверо, что-то обсасывали вполголоса. …Похоже, именно водопой теперь станет тридцатовским органом общественного мнения. Поликлиника да собес-то все, кирдык… Эх, надо бы флягу надыбать, пластиковую, литров на сорок – как вон у этой бабы. Да черпачок на ручке, а то пока так воды наберешь – заебешься, – уныло думал Ахмет, наполняя неудобную узкогорлую бутылку из-под «Родниковой» с помощью литровой банки. – Так, что у меня сегодня, какие дела… Печку надо доделать – это раз; дров нарубить – два, и чтоб до обеда все закончить. Хотя цемент кончается… Потом пожрем, и пойду в двадцать первый дом, выковырну лючок с чердака. А уж к вечеру – за цементом и прочей хренью. Эт три… Примерно таким образом – в достаточно спокойных строительно-заготовительных делах – незаметно промелькнуло бабье лето. По телику никаких приветов больше не передавали, да никто, собственно, и не ждал. Люди поприходили в себя, парадоксальная реальность понемногу уложилась в головах; не зря человек считается самой способной к адаптации скотиной. Все спокойно ходили по городу, торговали друг с другом, начали даже выпускать во дворы детей, но все равно это было лишь отсрочкой. Ахмет чуял, что все эти улыбочки да «добрый день» при встрече – лажа. Глаза людей стали другими – в них больше не было той сонной тупости, приглушенной зависти и мелкой, бессильной злобы. Теперь, если приглядеться, в глазах обывателей мелькали истинные, ЧЕЛОВЕЧЕСКИЕ оттенки: кровожадная тупость, бесстрашная хищная зависть и по-настоящему звериная злоба, мощная и яркая. Сыто спавшие привычным сном, под уютное бормотание Петросяна – они наконец проснулись. Снова стали лучшими хищниками планеты, вручную передушившими всех мамонтов и забившими пинками саблезубых тигров. Тоже всех, заметьте, до последнего. Ахмет наблюдал за этими метаморфозами с некоторым испугом. …Мы все привыкли, что мерой опасности является исключительно социальный статус. А теперь любое чмо может просто прирезать тебя, если лоханешься. Надо перестраиваться, иначе кто-то тебя самого перестроит, наглушняк. Как вон бык-то охуевший из хлебного нарвался. Сам же отоварил… Иногда мысленно гладивший себя по голове за «своевременно и разумно» проведенные экспроприации, теперь он начинал понимать, что настоящая игра еще и не начиналась. …Повезло просто. А смотри-ка, едва не зазнался. Не, все-таки слаб человек насчет понтов. Противник еще на ринг не вышел, а я уже раскланиваться