искусства», журнал и выставки молодых, новых, отважившихся, дерзнувших и дерзающих.
Вокруг них шум, спор, витии, «кипит словесная война».
Академические каноны отвергнуты.
Олимпу не по себе.
Новые созвездия на потрясенном небосклоне.
Рерих. Сомов. Стреллецкий. Сапунов.
Судейкин. Анисфельд. Арапов.
Петров-Водкин. Малютин.
Миллиоти. Машков. Кончаловский.
Наталья Гончарова. Юон. Ларионов.
Серов недавно умер, но обаяние его живо.
Есть поколения, которым непочтительность не к лицу.
Продолжают поклоняться Врубелю.
Похлопывают по плечу Коровина.
Почитают Бенуа.
А еще больше Бакста...
Вроде возникших в пику уже не многоуважаемой Третьяковской галерее, а самому «Миру искусства» – футуристических выставок, где процветали братья Бурлюки, каждый с моноклем, и задиры страшные.
А Москва и это прощала.
Забавлялась недолго и добродушно забывала.
Назывались выставки звонко и без претензий.
«Пощечина общественному вкусу».
«Иду на вы».
И «Ослиный хвост».
Во всем этом шумном выступлении была, главным образом, ставка на скандал, откровенная реклама, и немалое самолюбование...»
Прервем этот бурный поток, извергаемый Доном-Аминадо, и скажем, что такая пестрота и блескость были характерны не только для Москвы, но и для Петербурга и других российских городов.
Ну, а теперь более серьезно. В предисловии к «Воспоминаниям о Серебряном веке» (Москва, 1993) Вадим Крейд писал:
«Иногда говорят, что Серебряный век – явление западническое. Действительно, своими ориентирами он избрал или временно брал эстетизм Оскара Уайльда, индивидуалистический спиритуализм Альфреда де Виньи, пессимизм Шопенгауэра, сверхчеловека Ницше. Серебряный век находил своих предков и союзников в самых разных странах Европы и в разных столетиях – Вийона, Малларме, Рембо, Новалиса, Шелли, Кальдерога, Мальро, Гюисманса, Стриндберга, Ибсена, Пшибышевского, Метерлинка, Уитмена, д’Аннунцио, Готье, Бодлера, Эредиа, Леконта де Лиля, Блейка, Верхарна. Их произведения переводили на русский язык многие, в том числе наши большие поэты. Пристальный интерес писателей распространялся не только на европейскую прозу, поэзию, драму. Столь же велик был интерес к творениям западных духовидцев – Экхарта, Франциска Ассизского, Якоба Беме, Сведенборга и других. Окно в Европу было прорублено вторично...
Никогда еще русские писатели не путешествовали так много и так далеко: Андрей Белый – в Египет, Гумилев – в Абиссинию, Бальмонт – в Мексику, Новую Зеландию, на Самоа, Бунин – в Индию... Это лишь несколько примеров, не считая бесчисленных путешествий по странам Европы...»
Образно говоря, Россия на рубеже XIX и XX веков стала примерять на себя западные одежды. Но это западничество носило ярко выраженную русскую специфику. Валентин Валентинов (1871 – 1929) писал:
Что француз нам ни сболтнет,
Выйдет деликатно;
Ну, а русский как начнет,
Берегись, понятно.
У французов шоколад,
А