и новгородских округ посадов; немец печатал... Дарил ее миру... Явочным порядком...»
И все дальнейшее, вышедшее из-под пера Давида Бурлюка (о соратниках-футуристах особый разговор), вызывало у эстетов недоумение, раздражение и неприятие. Бурлюк, к примеру, писал:
Мне нравится беременный мужчина
Как он хорош у памятника Пушкина
Одетый в серую тужурку
Ковыряя пальцем штукатурку
Не знает мальчик или девочка
Выйдет из злобного семечка?..
Не мог не возмутить и вопрос Бурлюка, обращенный непосредственно к читателю: «Ты нюхал облака потливую подмышку?» Или вот такой призыв:
Каждый молод молод молод
В животе чертовский голод
Так идите же за мной...
За моей спиной.
Я бросаю гордый клич
Этот краткий спич
Будем кушать камни травы
Сладость горечь и отравы
Будем лопать пустоту
Глубину и высоту
Птиц зверей чудовищ рыб
Ветер глины соль и зыбь.
Именно Давиду Бурлюку пришла идея создать группу единомышленников, ниспровергателей старого искусства, под названием «Гилея». Ее участники стали называть себя футуристами, потом группа развилась на кубофутуристов и эгофутуристов.
Бурлюк считал, что «надо ненавидеть формы существовавшие до нас» и что главная цель искусства – новизна формы. И призывал «разгромить старое буржуазное «жречество», мистиков, символистов, бульваристов, порнографистов и академиков».
Вот декларация Бурлюка: «Футуризм не школа, это новое мироощущение. Футуристы – новые люди. Если были чеховские безвременцы, нытики-интеллигенты, – то пришли – бодрые, не унывающие... И новое поколение не могло почувствовать себя творцом, пока не отвергло, не насмеялось над поколением «учителей», символистов».
А насмехаться футуристы умели.
Это серое небо
Кому оно нужно
Осеннее небо
Старо и ненужно, —
писал Бурлюк. В вышедшем в 1912 году альманахе «Пощечина общественному вкусу» Бурлюк солировал, а ему подпевали Хлебников, Крученых и Маяковский. В «Пощечине» провозглашались революционные принципы: «Гармонии – противуполагается дисгармония... Симметрии – дисимметрия... Конструкции противуполагается – дисконструкция...»
В стихотворении «Щастье циника» Бурлюк утверждал:
Шумящее весеннее убранство
Единый миг затерянный в цветах
Напрасно ждешь живое постоянство
В струящихся быстро бегущих снах
Изменно все и вероломны своды
Тебя сокрывшие от хлада льдистых бурь
Везде во всем красивость шаткой моды
Ах, циник, щастлив ты! Иди и каламбурь.
Бурлюк «со товарищи» и каламбурил, и эпатировал, и возмущал безмерно. «Боже, до чего плоско, вульгарно – какой гнусный показатель нравов, пошлости пустоты новой литературной армии!» – негодовал