ласточкой.
– В синие небеса или к молдаванкам?..
– Да… к ногам другой женщины…
– Где докажет тотчас неверность пословицы, что одна ласточка весны не делает! – сострил генерал.
– Берегитесь, баронесса, – вымолвила Браницкая, – я передам дяде ваше сравненье. Оно верно, но не лестно… Вол?..
– Крылатый, графиня… je tiens a ce detail[27].
– Ага! Боитесь… что дядя выйдет из слепого повиновенья, – несколько резко заметила Скавронская.
– Слепое повиновенье есть исполнение всякого слова, всякой прихоти, – заметила сухо баронесса. – Этого нет.
– А вы бы желали этого?
– Конечно. Сколько бы я сделала хорошего, если бы каждое мое слово исполнялось князем. Je suis franche[28]. Конечно, хотела бы!
– Се que femme veut – Dieu le veut[29].
– Да… но это старо и не совсем верно, – вмешивается пожилая княгиня.
– Правда! Надо бы прибавлять, – смеется баронесса, – quand la Sainte Vierge ne s'oppose pas[30].
– О! О! – восклицают несколько голосов.
– Voltairienne![31] – говорил генерал.
– Plutot… Vaurierme…[32] – прибавляет княгиня, трогая молоденькую женщину веером за подбородок. – Ох, мужу все отпишу… Он там пашей в плен берет, а жена здесь сама пленяется…
– Да… И напишите, княгиня. На что похоже. Барон там «курирует» опасность в битвах, а жена здесь бласфемирует[33].
– Напишите! Напишите! Напишите!.. – раздается хор дам.
– Ох уж вы, молодежь… Грешите… – вздыхает старик сенатор. – Сказывается… все под Богом ходим!
– Да-с, ваше сиятельство… Истинно! А вот при Анне Ивановне, помните, не так сказывали…
– Как же? Как?
– Говорилось пошепту: «Все под Бироном ходим!»
И снова гулкий, звонкий и беззаботно звенящий смех раздается далеко кругом, будто рассыпается дробью по дорожкам среди подстриженных аллей.
II
В большой зале дворца тихо. Глухой, задавленный ропот едва журчит, прерывая эту тишину, соблюдаемую из высокого почтенья к месту и лицу. Народу тут всякого много, от сильных мира до самых слабых.
Великая награда привела сюда одного – чтобы отблагодарить, и великая обида привела сюда другого – просить заступничества. Этот получил вчера тысячу душ во вновь присоединенной Белой России, этот – богатые угодья, луга и леса из новых пустопорожних земель в Новой России, этот – серебряный сервиз в несколько сот рублей… Этот – крест, чин, придворное звание… А эти еще не получили, но желают получить и приехали ходатайствовать… А этот потерял все имущество от неправедной ябеды, этого разорила тяжба с соседом, родственником Зубовых, этот просит винный или соляный откуп, этот – местечка ради куска хлеба.
Во все века, у всех народов было, есть и будет то, что в этой зале теперь… Там, за высокими дубовыми дверьми – кабинет человека, который сам когда-то – простым офицером, мелким дворянином – мечтал о лишнем галуне, о лишнем рубле, а теперь для него все на свете… этот дворец, даже вся столица, даже иные пределы и иные враги этой империи – трын-трава.
Мир и люди ему – муравьиная куча… Наступит