Евгений Салиас-де-Турнемир

На Москве (Из времени чумы 1771 г.)


Скачать книгу

полчаса вдова была на заднем крыльце большого барского дома, темного цвета, с белыми балконами, белыми колоннами и белыми ставнями.

      – Доложите, голубчики, обо мне его превосходительству, – ласково сказала она попавшимся людям. – Скажите – по делу, насчет лошадки, уже Павел Дмитрич знает.

      – Барин на дворе, – отозвался старший лакей.

      – Ну, вот и хорошо, – ласково произнесла Климовна и шмыгнула вон из передней.

      Действительно, около настежь растворенных дверей сарая, где виднелись экипажи, стоял, повернувшись к ней спиной, плотный человек, среднего роста, в простом нагольном, но очень опрятном и щегольском полушубке. Это был сенатор Павел Дмитриевич Еропкин[7]. С низким поклоном подошла Климовна к важному хозяину.

      – Ваше превосходительство, честь имею кланяться. В добром ли здоровье?

      Еропкин обернулся. Простое и доброе лицо сенатора, очень некрасивое, с толстым, неправильным носом, маленькими глазами и большим толстым подбородком, сразу, однако, выдавало человека прямого, добродушного и честного.

      – А! Климовна, здравствуй! Ну, что? Зачем пожаловала? Замуж, что ли, собралась?

      – Никак нет-с, ваше превосходительство, а вот вы изволили как-то сказывать, что конька ищете, так вот-с…

      – Что ж, продаешь?

      – Так точно. Хороший конь, здоровый и масть самая прекрасная, вся разная… Всех колеров.

      – Ишь какой! – засмеялся Еропкин, – и гнед, и сер, и вороной – вместе. Любопытно… Я еще этаких коней не видывал.

      – Отличный конь. Верьте слову. Не хочу зря божиться.

      – И не краденый?

      – Что вы, ваше превосходительство!

      – То-то, Климовна, а то нехорошо, как если русского сенатора вместе с тобой за мошенничество в суд потянут. Нет уж, голубушка, что другое, а коня я у тебя не куплю. Извини, пожалуйста, не серчай. У тебя, поди, все краденое. Душа-то твоя и та, ей-Богу, полагать надо, краденая… Ты, голубушка, не сердись. Коли я с тобой по улице где пройду, так сейчас всяк честный человек подумает, что ты меня с чужого двора свела, слимонила и продаешь.

      Климовна стала божиться, что конь ее не краденый, а купленный у госпожи Воробушкиной.

      – Ну, эта барыня тоже тебе под стать. Была года с два тому ничего, а теперь, слышно, тоже стала промышлять тем, что плохо лежит без присмотра.

      – Да ведь этот конь не ее, а собственно ее супруга, Капитона Иваныча Воробушкина; он продает.

      – А, вот это другое дело! У него я куплю, но прежде видеть надо. Конем, прости, голубушка, отец родной родного сына радует. Таков российский обычай. Приведи его завтра да принеси цидулку от господина Воробушкина, что конь его, вот и куплю. А без цидулки и не ходи, потому что ты, извини, голубушка, первый вор на Москве и первый подлец. Извини, голубушка!

      Все это говорил Еропкин самым ласковым и кротким голосом, держа руки в карманах полушубка, и только при последнем слове «подлец» вынул правую руку и прибавил убедительный жест, как бы ради того, чтобы