смелее, в третий раз. А тут сам Михайло Иваныч, словно протопоп в шубе, лезет…
– Ого-го! – заржал Нерон. – Вот нарубил дров! И что ж, ноги-то унес мужик?
– Успел. А медведь снова залез в берлогу: накануне снег выпал, замело кругом. Тогда Федя со своим деревенским старостой вдвоем и отправился. И на рогатину его, добра молодца, и поддел.
– Как же это – на рогатину? Куда же ею колоть? В живот, что ли?
– В живот! – не выдержал, расхохотался Ушаков. – Посмотрел бы я, что от тебя осталось бы, кабы ты ударил медведя ратовищем[8] в живот!
– А куда же бить?
– Известно куда: под левую лопатку! – оживился Ушаков.
– И что же медведь делает?
– Лезет вперед, на охотника. Топает вокруг него, старается достать, а охотник только держит рогатину, чтобы она упиралась в землю. Медведь кровью и изойдет.
– Но ведь он близко ж от тебя?
– Не очень далеко.
– Это ж страшно?
– А я про что и говорил!..
– Да-а! – задумчиво протянул Веленбаков. – На такое не всякий решится…
– Ну, Павлуша, гаси свечу! Уходи, Нерон: спать пора! – прикрикнул Ушаков, поворачиваясь к стене.
Пустошкин дунул на свечу. По комнате разлились белесоватые сумерки петербургской ночи.
– Что и говорить, храбер ты у нас, Федя! Одно слово – ухо режь, кровь не капнет! – поднялся Веленбаков.
– Храбер-храбер, а тараканов боится! – рассмеялся Голенкин. – Однажды как-то заполз к нам таракан, так Федя на стол чуть не влез!
– Э, не так было! – возмутился Ушаков.
– Это ничего! Говорят, Петр Великий тоже тараканов не переносил, а какой храбрец был! И главное – отменный моряк! Ну, спите: уже, наверное, четыре склянки пробило! – сказал, уходя, Веленбаков.
IV
После экзаменов возвращались из Адмиралтейств-коллегии гурьбой. Возбуждение еще не улеглось, говорили все вместе:
– Мне повезло – спросили то, что я хорошо знаю, – об исправлении румбов.
– А у меня – «Может ли корабль держаться в линии баталии, если повреждена фок-мачта?»
– Ясно, не может! Ведь поворотить-то нельзя!
– Я так и ответил.
– А как этот черт кривой, Кривцов, гонял по морской практике! – вспомнил кто-то. – «Что делать, ежели вдали от порта потерялись все мачты?»
– Это разве вопросы? Вот Феде Ушакову задали – тут, брат, задумаешься!
– Федюша, что спросили? – обратились товарищи к Ушакову, который, по обыкновению, шел молча.
– Да ничего особенного, – ответил Ушаков. – «Когда звезда Сириус восходит и заходит в одно время с солнцем на петербургском горизонте и в какой широте восходит вместе со звездою Капеллою?»
– Вот это вопросец!
– Феде такой и надо: он у нас крепкий! – хлопнул его по плечу Нерон Веленбаков.
Ушаков только улыбнулся.
– Братцы, а как Нерону-то нашему нонче досталось, – рассмеялся Голенкин. – У него, бедного, даже парик на ухо съехал.
– А что?
– Определить