с верхушек дорогу. Сам же он, сойдя с коня, но не снимая доспехов, встретил восходящее солнце с мрачными думами и тоскою на сердце. Всюду мерещились ему то его Миша, то любимая жена. Мечется она, быть может, умирая, и в тоске кличет его, а он должен со светлым лицом оповестить царю великую радость. Видится ему Миша: тащат его лютые разбойники, каленым железом вынимают светлые глазки, бьется он в руках палачей, зовет своим голоском тятю, а его тятя должен со светлым лицом оповестить царю великую радость.
– Горе мне, горе! – закричал не своим голосом князь и в отчаянии упал в траву ничком.
Антон, видя отчаяние своего господина, перекрестился и вздохнув, сказал:
– Не коснусь волос своих, пока не объявится молодой князюшка!
Этот обет несколько утешил его волнение. Вдруг он увидел мчавшихся к ним трех всадников.
– Едут, едут! – кричали они, показываясь в облаках пыли.
Антон подошел к князю и тихо позвал его. Теряев поднял голову, и лицо его выражало полное недоумение, словно он только что проснулся.
– Едут! – сказал Антон господину.
Князь тотчас вскочил на ноги и быстро оправился.
– Коня!
И кони помчались, гремя доспехами, в Москву.
Толпы народа уже запрудили улицы. Князь со своим отрядом домчался до Кремля и сошел с коня.
На площади, от царского терема, от Красного крыльца Трубецкой двумя шпалерами ставил стрельцов в зеленых кафтанах с алебардами в руках. Увидев князя, он кивнул ему.
– Едут, – ответил Теряев и вошел в теремные ворота.
Во дворце шла суета. Окольничие, бояре, думные, стольные, кравчие – все, кто знатнее и местом выше, толпились в царских покоях, готовясь к выходу. В длинных парчовых кафтанах с воротами, подпиравшими их стриженные в скобку затылки, с длинными бородами, в высоких шапках, они важно ходили и стояли, не будучи в силах сделать ни одного свободного движения. Увидев князя, они окружили его.
Князь поднял руку и сказал:
– До царя – батюшки. Где царь?
– В молельной! – ответили все хором, а боярин Стрешнев прибавил:
– Сейчас из Вознесенского прибыл, у матушки – царицы – дай ей Бог многая лета здравствовать! – благословение принял.
В это время к Теряеву подошел окольничий Борис Михайлович Салтыков:
– Государь – батюшка в беспокойстве.
– Иду! – ответил князь.
Царь Михаил Федорович, окруженный слугами, перешел из молельни в свой покой и оканчивал свое одевание. Князь вошел и опустился на колени.
– Государь, твой батюшка – да продлит Бог его жизнь – на три часа времени пути от Москвы, – сказал он и, ударившись лбом об пол, поднялся на ноги.
Царь милостиво кивнул ему головою.
– Спасибо на доброй вести, князь! Жалуем тебя в свои окольничие!
Салтыковы нервно дернулись на своих местах.
Теряев снова стал на колени и стукнулся лбом в землю, сказав при этом:
– Жалуешь не по заслугам убогого раба своего!
– А