он.
До самого заката солнца потешали скоморохи всю дворню и так уважили, что Степаныч, княжий дворецкий, не только отпустил им пива, но даже выставил красоулю {Красоуля – кружка, чаша.} крепкого меду. Поздним вечером сошли сверху и сенные девушки, и много времени продолжалось бражничество в княжеской усадьбе среди дворни и скоморохов.
Рыжий стал расспрашивать Степаныча:
– Чья усадьба‑то будет?
– Князя Теряева – Распояхина, – коснеющим языком ответил Степаныч. – Первеющий князь! Теперь у царя, у батюшки, в окольничих. Во – о! – И он поднял вверх корявый указательный палец.
– Один сынок‑то?
– Как перст. Теперь княгинюшка опять понесла. Пошли ей Бог здоровья!
– Хороша княгинюшка ваша! – ввернул свое слово косоглазый Поспелко.
– Золото! – вмешалась Дунька. – Она из простых, вроде как мы с Матрешкой, ну, и душа с нами!
– Ишь ты!
– Антон сказывал, что князюшка нашего ляхи посекли, он его на мельнице укрыл, а она, выходит, княгинюшка‑то наша, там за ним и ходила, раны заговаривала.
– Ратный человек?
– Наш‑то? Первый воин. Он и ляхов бил, и Маринку изловил, а впоследях самого дьявола сымал. Вот он какой!
– А что же у вас ратных людей нету? – спросил слепой старик.
– Ратных‑то? У нас полтора сорока {Сорок – старинная единица счета.} ратных людей, а сейчас всего десять – потому что князь их на Москву увез. Для почета, слышь!
А пьянство шло своим чередом, и к полуночи половина пирующих лежала под лавками.
В то время Поспелко толкнул Злобу и вышел с ним на двор.
– Идем, что ли, – сказал он.
Злоба даже опешил.
– Красть?
– Уготовиться, дурья голова, – ответил Поспелко. – Иди, что ли, мне твоя сила нужна. – Он обогнул терем, перешел задний двор и спустился в сад. Перейдя его поперек, он остановился у высокого тына и сказал, указывая на крепкий столб:
– Расшатать да вытащить его надобно. Вот что! Мы подкопаем его, а там палку подложим, ну и подымем!
– А для чего?
Поспелко засмеялся.
– Тебя на место его поставить: дубина, право слово! Зачем тын ломают? Да для того, чтобы дорогу иметь, щучья кость.
– Ну, ну, комариный зуд, – проворчал рыжий, – и сам знаю. А зачем ход?
– Ход‑то? Слушай! Поутру мы уйдем, я кругом обегу да через это место в сад и влезу. День прокараулю и скраду его, а скравши – к вам. Вы меня в перелеске ждать будете. Понял, что ли? – и он ткнул рыжего великана под бок.
Тот не ответил, но, судя по тому рвению, с каким он начал своим ножом копать землю, можно было сообразить, что он и понял, и одобрил план своего косого товарища.
Темная, душная ночь покрывала их усердное дело, и только усиленное сопение свидетельствовало об их старании. В какой‑нибудь час они подкопали столб, затем Поспелко сунул рыжему в руки толстую орясину, и скоро крепкий столб выдвинулся, оторвав обшивку, и грохнулся наземь.
– А теперь и назад, – сказал Поспелко, – надо думать, что ратные люди не доглядят до завтра, а там – ищи ветра