сложно, что иной раз просто руки опускаются. Страна совершенно удивительная. Кровь мертвых уже высохла под землей. Из жалких обломков выжившие восстановили свои дома, собрали то, что осталось от их семей и жизней. Я приехала сюда в полной уверенности, что я умней, образованней, тверже, чем они. Но с каждым прожитым здесь днем я все больше убеждаюсь, что они сильнее меня, а я гораздо слабее.
Мне кажется, чувство собственного достоинства делает их воистину прекрасными. Это совсем не то, что помогать жителям, по страдавшим от военных действий. Здесь грязную войну ведут ветры и дожди. Здесь нет ни хороших, ни плохих, только человечность и доброта среди ужасающей разрухи. Только благодаря мужеству здешних людей возрождается жизнь на этом пепелище. За это я их и люблю и точно знаю, что именно их мужество восхищает меня больше всего. Я приехала сюда, считая их жертвами, но они каждый день доказывают мне, что они вовсе не жертвы, и дают мне куда больше, чем я им. В Монтклере моя жизнь не имела бы смысла, я не знала бы, что с ней делать. Одиночество делает нетерпеливым, а нетерпение убивает детство. Не принимай близко к сердцу то, что я тебе скажу, но я чувствовала себя ужасно одинокой в наши юные годы, которые мы провели вместе. Я знаю, я была слишком порывистой, я и сейчас такая. Эта потребность нестись вперед вынуждает меня жить в том темпе, которого ты не понимаешь, потому что он тебе не свойствен.
Я уехала, не сказав тебе нечто очень важное: Филип, я очень по тебе скучаю и часто перелистываю наш фотоальбом, снова и снова рассматривая дорогие нам обоим фотографии нашего детства. Прости меня за то, что я такая, какая есть, не способная жить ради другого.
Сьюзен
Таймс-сквер. В шумной толпе, всегда собирающейся здесь в канун Нового года, Филип встретил университетских приятелей. Огромные цифры зажглись на фасаде здания «Нью-Йорк таймс». Наступила полночь, начался новый, 1977 год. На головы присутствующих, обменивающихся поздравлениями, обрушился дождь конфетти. Филип чувствовал себя одиноким среди всех этих веселых, целующихся людей. Какие же они странные, эти дни, в которые, согласно календарю, положено радоваться. Вдоль заграждения, пробираясь сквозь толпу, шла молодая женщина. Она нечаянно толкнула Филипа, обошла его, обернулась и улыбнулась. Он поднял руку и помахал ей. Она кивнула, словно извиняясь, что не может двигаться быстрей. Их разделяло уже три человека, казалось, поток уносит женщину вдаль. Филип поспешил протиснуться между двумя растерянными туристами. Женщина пропала, потом он увидел ее вновь, она словно бы вынырнула на поверхность, чтобы глотнуть кислорода. Филип старался изо всех сил не потерять ее из виду. Дистанция между ними сократилась, до нее уже можно было докричаться среди шумной толпы. Последний рывок, и Филип, оказавшись наконец рядом с ней, схватил ее за руку. Женщина удивленно оглянулась, и он, улыбнувшись, скорее прокричал, чем сказал:
– С Новым годом, Мэри! Если пообещаете не царапать мне руку, я приглашаю вас выпить по стаканчику, пока прилив не схлынет!
Улыбнувшись, она ответила:
– Однако