Непролазна ты, грязь урмийская, остры камни Курдистана, глубоки пески Шарифхане!.. Стлался тяжелый говор. Огни костров выхватывали из темноты то высветленную оковку приклада, то бамбуковые костыли раненого, то одичавшие, точно врезанные в голодное лицо, глаза.
В эшелонах смеялись и плакали гармони, пылали песни. Между путями отхватывали русского и гопака, в почернелых, обожженных зноем и стужей лицах веселой тревогой блестели глаза; топотом, гиком и хлопаньем жестких ладоней заглушали в себе тоску, голод, страх и отчаяние…
На горизонте переливались сочные бакинские огни, а в Баладжарах было холодно, голодно и неприютно. Толпами валили в город, но и там хлеба не было.
С моря перекатом шел воевой ветер и черным стоном штурмовал горы.
Из города – днем и ночью, на извозчиках, в автомобилях – приезжали агитаторы разных партий.
Солдаты все слушали с интересом, но в потоках ораторского красноречия и ругани они с бо́льшей жадностью вылавливали весточки о родине: в России спугнута учредилка, в России мужики громят помещиков, в России вовсю идет борьба из-за власти двух течений – большевики и буржуазия, по Кавказу горцы кричат: «Долой гяуров», в Чечне у каждого богача и у каждого разбойника своя партия – все друг друга режут, ингуши подняли белый флаг на покорность, а Дагестан предается исламу и Турции…
Паровозы рявкнули, солдаты, не дослушав длинной резолюции о поддержке большевиков, с криками: «Правильно! Правильно! Долой войну!» – стали разбегаться.
Поезда выматывались на простор.
Через каждый состав на паровоз была протянута веревка со звонком. Спали вполглаза. Чуть тревога – начинали звонки звонить, ружья палить, гудки гудеть. Отбивали нападение и катили дальше.
Стучали колеса
сыпались
станции
лица
дни
ночи…
Войска имели разгульный вид, везде народ, как пьяный, шумел.
– Якого полка?
– Пятнадцатого Стрелкового. А вы?
– Второго Запорожского.
– Ко дворам?
– Эге.
– Какой станицы?
– Платнировской.
– А мы, дядечку, расейские, Курской губернии, Грайворонского уезда… Буржуев едем крушить.
– Давай бог.
Слева торчали горы дагестанские, а справа – отвалом – голубыми вихрями пылал Каспий-батюшка…
На Хасав-Юрте фронтовиков встретили хуторяне. Путаясь в кожухах, они бегали перед вагонами и на разные голоса причитали:
– Служивые, оборони… Родимые, защити.
– Что такое?
– Чечены нас забижают… Грабежи, убойство…
Собрали митинг и постановили – подать помощь от нападов чеченов. Дело было ночью. По направлению к горам постреляли из пушек, не сгружая их с платформ. Набрался отряд охотников, набросились на ближайший аул. Аул горит, трещит, искры сыплются, бабы и ребятишки воют, чечен стреляет до последнего.
Наменяли у мужиков хлеба на оружие и поехали дальше.
Чугунное тулово печки было