флигель, а Юрий медленно прошел в пахучий и зеленый сад. Далеко он не пошел, а остановился на дорожке и с жадным любопытством смотрел на открытые темные окна флигеля, и ему казалось, что там происходит что-то особенное, красивое и таинственное.
На крыльце показалась Карсавина, и Юрий едва узнал ее: она сняла свое черное платье и оделась в тонкую, с широким вырезом и короткими рукавами малороссийскую рубашку с синей юбкой.
– Вот и я… – сказала она, почему-то конфузливо улыбаясь.
– Вижу… – с таинственным и понятным ей выражением ответил Юрий.
Она улыбнулась и слегка отвернулась, и они пошли по дорожке между зеленых, низких кустов сирени и высокой травы.
Деревья были маленькие и больше вишневые, с крепко пахнущими клеем молодыми листьями. За садом была левада, покрытая цветами и высокой некошеной травой.
– Сядем здесь, – сказала Карсавина.
Они сели на полуразвалившийся плетень и стали смотреть на леваду, на прозрачную погасавшую зарю.
Юрий притянул к себе гибкую ветку сирени, и с нее брызнуло мелкими капельками росы.
– Хотите, я вам спою? – сказала Карсавина.
– Конечно, хочу! – ответил Юрий.
Карсавина, как и тогда на реке, выпрямила грудь, отчетливо обозначившуюся под тонкой рубашкой, и запела:
Любви роскошная звезда…
Голос ее легко, чисто и страстно звенел в вечернем воздухе. Юрий затих, едва дыша и не спуская с нее глаз. Она чувствовала его взгляд, закрывала глаза, выше подымала грудь и пела все лучше и громче. Казалось, все затихло и слушало, и Юрию припомнилась та кажущаяся, внимательная и таинственная тишина, которая воцаряется, когда поет в лесу весной соловей.
Когда она замолчала, после высокой серебристой ноты, стало как будто еще тише. Заря совсем погасла, и небо затемнело и углубилось. Чуть видно и чуть слышно заколебались листья, шевельнулась трава, и, плывя в воздухе, что-то нежное и пахучее, как вздох, налетело с левады и расплылось по саду, Карсавина блестящими в сумраке глазами оглянулась на Юрия.
– Что же вы молчите? – спросила она.
– Уж очень тут хорошо! – прошептал Юрий и опять потянул брызгающую росой ветку.
– Да, хорошо! – мечтательно отозвалась Карсавина.
– Хорошо вообще жить на свете! – прибавила она, помолчав.
В голове Юрия шевельнулось что-то привычное, неискренно грустное, но не оформилось и исчезло.
За левадой кто-то пронзительно свистнул два раза, и опять все затихло.
– Нравится вам Шафров? – неожиданно спросила Карсавина и сама засмеялась этой неожиданности.
Ревнивое чувство шевельнулось в груди Юрия, но он серьезно ответил, немного принуждая себя:
– Он – славный парень.
– С каким он увлечением отдается своему делу! Юрий промолчал.
На леваде стал подыматься легкий беловатый туман, и трава побелела от росы.
– Сыро становится, – сказала Карсавина, пожимая плечами. Юрий невольно посмотрел на ее круглые, мягкие плечи и смутился, она поймала его