искорки, слышалось потрескивание…
На взгляд Сворла, своего присутствия выдать он не мог ничем: не пыхтел, на сучки не наступал. Но не прошло и секунды, как Эскер громко произнес:
– Выходи. Я знаю, ты тут.
Парень затаил дыхание, вжал голову в плечи. Но осознал – глупо. Тем более что оба чужака смотрели в его сторону с неподдельным интересом, а Птиц еще и с опаской. Грин вздохнул, но встал и продрался сквозь кустарник. Поежился под вопрошающими взглядами, смущенно развел руками.
– Вот и прошли тихонько, – хмыкнул Птиц.
– Простите, – пробормотал Грин, виновато развел руками. – Я не следил, а просто хотел… э-э-э… понимаете, там, на площади… Ваша магия и поступок… В общем, я хочу уйти с вами!..
– Зачем? – хмуро поинтересовался Эскер.
Голос бродяги остался спокойным и бесстрастным. Но студент почувствовал, что сиюминутной расправы не будет. Выпрямился, окинул странную парочку любопытным взглядом и в нескольких словах поведал о событиях прошедшей недели. Путники долго молчали, обдумывали. Первым рискнул нарушить тишину Птиц:
– Сходится. В библиотеке я почуял темную ауру. Культисты пошли по пути Белого Ордена…
– Паршиво, но разбираться некогда, – изрек бродяга. Скривился, по-новому посмотрел на Грина: – Чего ты хочешь от нас?..
– Мне больше некуда идти, – с затаенной мольбой сказал студент и понурил голову. – Я не желаю учиться Тьме.
– Хм… – задумчиво пробормотал бродяга, посмотрел на спутника. – Мы надеялись на нечто подобное. Твой третий ученик, Мгир. Прошу любить и жаловать.
– Вы хотите сказать… – встрял Сворл.
– Да, ты идешь с нами! – твердо ответил маг-механик. Повернулся к пентаграмме, вытянул ладонь для заклятия-ключа. Но на секунду задержался, добавил с едва уловимым удовлетворением в голосе: – А ведь наш план начинает работать…
Глава 1
К шестидесяти годам сержант стражи Гента Дормут Лэнс, по прозвищу Хмурый, казалось, окончательно растерял способность испытывать яркие эмоции. Старый вояка прослужил родному городу без малого четыре десятка лет. Видел лучшие времена, зрел и худшие. Бился с имперскими захватчиками на улицах, медленно умирал на койке в лечебнице, хоронил близких и много раз начинал жизнь снова. Бесконечные войны, эпидемии, голод и нищета не смогли согнуть старика. Но оставили следы на теле в виде множества шрамов, потрепали душу и заставили изрядно почерстветь. Лишь два чувства обуревали его с прежним жаром. Лэнс нежно любил трех внучек, которые остались от погибшего сына, и до зубовного скрежета ненавидел работать в законный выходной.
Дормут понимал, что неприязнь является отголоском старой, более благополучной эпохи. Тогда отпуска, хорошая пенсия и жилье гарантировались законом. Теперь же старику приходилось работать за еду, как, впрочем, и тысячам других людей. Но глубоко в душе Хмурый противился новому порядку и частенько выплескивал недовольство на подчиненных. Каждый рядовой стражник с содроганием воспринимал