в могилу. Острая лопата блеснула рядом с лицом. Вскрикнуть-то вскрикнули, а дальше что? Так просто не вытащишь, могила глубокая, если хотите – лезьте сюда. В первые секунды сработало то, что должно было сработать – каждый ждал, что вытаскивать полезет кто-то другой, а в могилу кому лезть охота? Не самый счастливый знак.
Лика сорвала с себя кофту и спрятала ее подальше в землю, достала даже до крышки гроба. Сначала ее звали, кричали что-то, а потом один из мужчин, который с лопатой, спрыгнул вниз, схватил Лику и грубо, за попу, дурацкими своими руками вытолкнул наверх. Хам.
Видимо, простили. Психанул ребенок с горя, что с него взять. Хорошо.
Прямо на сцене театра, среди декораций «Пиковой дамы», накрыли стол, Лика устроилась рядом с Еленой. Было интересно и тепло от работы прожекторов.
– Валерий Иванович, – сказала Анна Николаевна, – работал в нашем театре с 1954 года, сразу… по возвращении в родной город. Еще когда не было Нового здания, еще когда мы выступали в доме офицеров, он уже работал. Он был старше нас, опытнее. Суровая школа жизни закалила его. Валерий Иванович был нам примером… Красивый, интересный мужчина. Многие девушки им интересовались. Я помню самую первую постановку театра: «Евгений Онегин»…
– Пройдет, не волнуйтесь, – прошептала тетя Лиза на ухо Елене, – любила просто деда очень. Я ее к себе возьму пока.
– Мне кажется, нельзя ее сейчас из квартиры Валерия Ивановича забирать. Ей там будет лучше.
– Я просто не смогу с ней там сидеть, у меня же работа.
– А когда родители вернутся?
– После праздников, сейчас с билетами плохо.
– Ну театр же напротив, я каждый день буду заходить.
Они не заметили, как Лика ушла со сцены.
В театре было темно и тихо. Никогда так поздно она не ходила здесь. Села у окна, где совсем недавно хрюкали с Еленой, прижалась лицом к стеклу. И тут же поняла, что сидеть глупо, поднялась на следующий этаж, остановилась перед темным коридором. Она уже умела ходить в полной темноте и не бояться твердого воздуха. Чернее той черноты, что во сне, здесь все равно не будет. Небольшое усилие, пара шагов – и дальше уже проще, а еще дальше, за поворотом – окна, и все видно.
Гримерка заперта, но у Лики – все дедушкины ключи. Можно зайти, и никто не узнает. Тихо посидеть. Полжизни она провела в этой комнате, пила чай из этих чашек, смотрела в окна на улицу.
Трамваи звенят, огни светят, все совсем как несколько дней назад. А нового хозяина, похоже, не появилось. Печенье «Овсяное», которое она покупала для дедушки, лежит на тумбочке и черствеет. Даже недопитый чай не вылили из стакана. Слезы навернулись беззвучно. И вот что интересно. Меньше чем через месяц премьера. Сейчас все погорюют, погорюют, а потом премьера все собой заслонит. Елена выйдет на сцену, ей будут хлопать, дарить цветы, военный будет встречать у подъезда. И ни один из зрителей даже представить себе не сможет, что эту вот Графиню, всю эту красоту сделал человек, который лежит сейчас под землей в двенадцати километрах от города. И она. Сама Елена. Что она понимает? Значит, дедушка умер, и можно взять