тоже – вообще никаких людей!
Орунг остановился. Эх, жалко, руки заняты! А то взять бы братца, да окунуть в снежок, да держать там, пока голова не охладится…
– Знаешь что, – вместо этого предложил он. – Ты, если так сказкам веришь, обратно иди. Глядишь, и уговоришь эрыгов тебя не есть… Какое-то время. Они после Вэса сытые будут – так что ты отлично у них долежишь на холодке. Пока снова не оголодают.
Нивхский ребятенок хихикнул. Орунг покрутил головой – совсем у брата от большой правильности мозги степлились, скоро закипят! – и зашагал дальше. Через пару ударов сердца за спиной послышался скрип наста под торбозами Пукы…
– Ору-унг! – Тан стояла спиной к приближающимся мальчишкам и, сложив руки у рта, громко звала: – Пукы! Ору-унг! Ну где же они? Это все ты виноват, Ак!
– А чего я-то! – совсем близко проворчал Аккаля, и крона тундровой сосны зашевелилась, будто кто-то выдирался из зацепившихся за одежду ветвей. – Это все сопливый-слюнявый, он…
– Орунг! – уже чуть не плача, прокричала Тан.
– Не кричи! – негромко, но внятно откликнулся Орунг. Обрадованная Тан обернулась… и тут же в ужасе замерла, глядя на измочаленную одежду братьев, на тело девочки на плечах у Орунга и измученного ребятенка, плюхнувшегося прямо в снег. – Не шуми Ночью, Тан! – с усталым вздохом повторил Орунг, опуская бесчувственную нивхскую девчонку наземь и на всякий случай настороженно оглядываясь назад. – Правду говорят – беда может выйти!
…Аккаля остановился, тяжело отдуваясь. Поправил впившийся в плечо ремень волокуши, связанной из его и Тан хореев. На набросанных сверху сосновых ветвях лежала нивхская девчонка. Тан, несшая на руках младенца, косилась на нее то жалостливо, то ревниво – видно, никак не могла смириться, что Орунг чужачку на плечах таскал. Впрочем, нивхской девчонке это было все равно – в себя она так и не пришла. Ребятенок, оказавшийся все-таки мальчиком, брел, опираясь на плечо Рапа. Гордый поручением малыш суетился, заботливо отодвигая свисающие ветви с пути нового товарища, отчего те тут же шлепали его самого по лицу мохнатыми лапами. Нивхский пацан морщился, но терпел – кажется, у него просто не было сил говорить.
– Почему я один волоку? – налегая на ремень, проворчал Аккаля. – Или я вам собака ездовая?
– Академик ты ездовой, – неодобрительно косясь на него, буркнула Тан.
– Это что за зверь? – опешивший Аккаля остановился. – Не знаю такого.
– Я тоже, – неохотно созналась Тан. – Вроде в городе так говорят… Вроде бывают такие – ездовые академики, много свезти могут, без дорог да по снеговым заносам хорошо ходят.
– Надо же! – вздохнул Аккаля с явной завистью к горожанам. – Академики у них в упряжи ходят! Не то что мы – все на оленях да на оленях…
– Давай помогу, – примирительно предложил Орунг.
Аккаля заколебался, потом все-таки совесть взяла верх.
– Ладно, иди уж. И так устал-натаскался. – Потом злобно добавил: – А сопливый-слюнявый