этого письма. И любовь к нему, к Журке, о которой он не знал. И ничего нельзя уже было сделать – ни ответить лаской, ни разбить одиночество…
Напрасно дед боялся, что Журка чего-то не поймет в письме. Он понял все. В дедушкиных словах (будто не написанных, а сказанных негромким хрипловатым голосом) были не только печаль и любовь. Была еще гордость.
И поэтому в Журкиных слезах, несмотря ни на что, тоже была гордость…
Он спрятал шелестящий лист в конверт, а конверт под рубашку. Письмо было только ему. Одному-единственному. Он не хотел сказать о нем даже маме. Не потому, что здесь какая-то тайна, а просто они с дедом всегда говорили один на один, и сейчас был последний разговор.
Журка толкнул оконные створки. Холодные капли застучали по широкому подоконнику. Журка поймал несколько капель, провел мокрыми ладонями по лицу. Вытер его рукавом.
– …Ты опять открыл окно!
– Все равно нет грозы. Простой дождик.
Журка старался говорить обыкновенным голосом, но разве маму обманешь? Она торопливо подошла.
– Ты плакал?
– Вспомнил дедушку, – без всякого обмана сказал Журка. Потом встряхнулся. – Пойдем, я тебе помогу…
Они с мамой долго разбирали вещи. Развешивали одежду, расставляли по подоконникам посуду. Один раз Журка спросил:
– Мама, а дедушка умер сразу?
– Да, сынок. Он потянулся к верхней полке, чтобы взять книгу, и вдруг упал. У него как раз сидел сосед, который пришел за книгой…
– А разве дедушка знал, что скоро умрет?
– Почему ты решил?
– Ну… – сбился Журка (письмо лежало у него под рубашкой). – Он же завещание написал…
– Что ж… конечно. У него было уже два инфаркта, и последний год каждый день болело сердце…
«А таскал меня на плечах», – подумал Журка и через рубашку погладил письмо.
В это время приехал папа, злой и веселый. Злой потому, что контейнером с багажом на станции «еще и не пахло», хотя отправили из Картинска месяц назад. А веселый потому, что заехал в мебельный магазин и «ухватил» там две модные деревянные кровати и неширокую поролоновую тахту – для Журки. Кровати маме понравились, а про тахту она сказала:
– Ничего. Только цвет скучноватый.
– Зато недорого. Да и не было других. Не спать же парню на полу…
Грузчики и отец втащили тахту в комнатку. Журка скинул кроссовки, вскочил на нее, попрыгал. С тахты можно было дотянуться до верхних полок, куда Журка еще не добирался. Теперь он подпрыгнул и выхватил из ряда книг томик в желтой облезшей коже. Неловко повернулся и чуть не полетел на пол. Папа его подхватил.
– Не скачи, шею свихнешь… Дай-ка взглянуть. – Он взял у Журки книгу и открыл ее с конца. Покачал головой:
– Ну, насобирал дед музейных ценностей. И где только деньги брал?.. Юля, ты глянь…
Мама подошла, и он показал ей и Журке на обороте обложки лиловый штамп и размашисто написанные цифры: 65 р. Провел глазами по полкам.
– Это еще ничего. Есть томики – по полторы сотни стоят… Вот наследство!