Живым! До сих пор не пойму: коса у вас, что ли, не поднялась?
– Его не было в разнарядке! – поджав губы, заявила Мамзелькина.
Буонапарте дернул верхнюю пуговицу своего знаменитого сюртучка:
– А куда делся маленький, которого доставила Аида Плаховна?
– Не имеет значения. Он служит мраку, и этого довольно, – поспешно сказал Лигул.
Возникла неловкая пауза, которую сгладил очень уместной глупостью Карл Австрийский.
– Странно, что Троил не заявил протест! Детки – цветы, будем говорить, жизни!
– Я тоже с волнением ожидал протеста, – признал Лигул. – Но так и не дождался. Свет порой непредсказуем. Допускают же они войны, чуму, голод, тиф, сибирскую язву? Возможно, они решили, что, если старший имеет тягу к мраку, будет полезно показать ему самое «дно», чтобы он от него оттолкнулся и попытался всплыть? Ну я и показал ему «дно»! Вот только меньшого они нам зачем отдали – вот чего я не пойму!
Горбун хихикнул, показав съеденные зубки. Бонзы мрака слушали Лигула вежливо. Многие помнили, что толкать речи он любил еще в Эдеме, равно как и раздавать значочки: «Долой слепое послушание! Будем добрее добра!»
Бельвиазер скосил глаза на молодого человека, который не мог слышать ни слова из их разговора. Юноша стоял и с интересом разглядывал короткий кинжал для дархов на поясе у Лигула. Поскольку сам глава Канцелярии в дуэлях не участвовал и дархов не срезал, некоторые смельчаки шутили, что кинжал нужен ему, чтобы точить карандашики.
– Прасковья, разумеется, с ним знакома не была. Для нее вчерашний шоколад был несвежим, его же я держал в крайне тяжелых условиях. Начиная с десяти лет за дохлую кошку на обед ему приходилось драться на мечах с тартарианцем. Ну, не считая самых больших праздников, когда он получал ее даром: день конституции Тартара, день независимости Тартара, день самоопределения Тартара и день отделения от Эдема. В остальное время ему приходилось питаться тем, что он добудет сам. Ну а добыть здесь что-либо сложно. Сами знаете поговорку: червяк из Тартара загрызет земную лошадь.
– И где же вы его прятали? – спросил Чан.
Лигул тонко улыбнулся. Ему нравилось удивлять тех, кого, как начальника китайского отдела, удивить было непросто.
– В Большой Пустыне. Виктор жил там последние десять лет.
Слова Лигула прозвучали как резкий удар колокола. Китайский страж Чан на мгновение широко приоткрыл глаза, и вновь они исчезли. Сын Большого Крокодила щелкнул пальцами мимо хлебного шарика, который собирался послать в Буонапарте. Карл Австрийский издал звук, средний между «мню» и «м-дэ».
– Ну хватит секретничать! – Палец Лигула скользнул по столу. Отменяющая глухоту руна медленно проплыла по воздуху к ушам юноши.
Большой Пустыней называлась обширная равнина в южной части Среднего Тартара. В целом пригодная для жизни, не слишком жаркая днем и не настолько холодная, чтобы от холода трескались кости, она не была населена из-за частых песчаных бурь и жутких тварей, выползавших