„Он выжил там, где ты не протянул бы и дня“ – это гипербола. И метафора заодно. Нет, вполне себе реальность. Слава богу, не захотел на блокаду Ленинграда взглянуть или на мясорубку под Прохоровкой[3]».
Огонек приближался. Он не был похож на гостеприимный свет, льющийся из окна деревенской избы. Скорее костер. Неужели такой же, как в деревне, недалеко от места его «высадки»? Разожженный белочехами, чтоб лучше видеть экспроприируемое добро? Тогда урвать себе что-то будет ой как сложно. Или наоборот. Под шумок? Ладно, и вторую серию словесно-мысленного поноса пора заканчивать. Брать себя в руки и действовать. Тем более огонек начал разрастаться и обретать формы. И формы эти Андрею совсем не понравились.
На плато рядом с нагромождением камней горело несколько очагов. Около них, не обращая внимания на пронизывающий ветер, суетились люди в широких длиннополых одеждах и высоких шапках с загнутыми полями. Шуровали в огне палками, подбрасывали пучки травы, сгорающие ярким пламенем. К некоторым очагам выстроились очереди из людей со свертками в руках. Дождавшись своей очереди, они складывали эти свертки у очага или кидали прямо в огонь. Некоторые поливали землю вокруг молоком или кумысом, или что у них там было. Неподалеку группа юношей водила хоровод вокруг покосившейся каменной бабы с грубо высеченным лицом.
Чуть в стороне горели еще несколько костров побольше, над которыми стояли медные казаны. Рядом тоже суетились люди, закидывая туда куски мяса, вываливая ведрами набранный неподалеку снег.
Женщин среди них, насколько он мог судить, не было. Зато было много детей обоего пола. Они чинно, наравне со взрослыми участвовали в обрядах. Подносили воду, дрова, помешивали еду, варящуюся в стоящих поодаль котлах.
«Вот ведь повезло, – подумал он, – еще и на обряд языческий посмотрю. А может, подойти к ним, подсесть? Может быть, накормят, напоят? Так время до утра и скоротаю. Хотя…» Он вгляделся в диковатые лица празднующих и подумал, что лучше с ними не встречаться, вдруг на этот обряд не принято не только женщин, но и чужих пускать? Или?
Он прислушался к телу. Больше всего замерзли колени и локти. До ломоты. И еще нижняя челюсть. На каждое движение она отзывалась мучительным, тягучим спазмом, отдающимся в зубах. Нет, так он до утра точно не дотянет.
Приметив пару навесов, он стал приближаться к ним, обходя место праздника большим кругом. Ветер дунул в его сторону, донеся тепло костров и вкус жарящегося мяса. В животе заурчало.
Согрев пальцы чуть теплым на морозе дыханием и намотав на руку край башлыка, он вытащил из подмышки обрез. Оттянул затвор. Латунная гильза весело подмигнула ему отражением лунного света. Щелчком дослал патрон в патронник и попробовал пальцем предохранитель. Несмотря на холод, смазка не потеряла вязкости. «Отлично, – думал он, прячась за редкими кустами, – нож бы еще не помешал, но при наличии обреза можно и ножом в стойбище разжиться». Конечно, переть на весь лагерь, как бык на ларечников в девяностые, он