на угрожающую позу. Я же могу сделать первый выстрел и от бедра, при достаточной практике зацепить близко стоящего противника – верняк…
Мгновенно окинув взглядом узкое пространство внутри ограды, я понял, что тут никого нет. Хозяева не держали собаки: нет ни будки, ни просто миски с отходами, не чуял я и специфического песьего запаха. На чердаке тоже никого – лестница, кое-как сколоченная из почерневших от времени досок, стоит у стены, далеко от слухового окна. Если б на чердак кто-то полез, ее бы поставили ближе или просто втянули внутрь. Поднявшись на крыльцо, я знаком показал Михасю, чтобы держал окна под прицелом, а сам толкнул ногой входную дверь и в приседе прижался к левой притолоке. Никого, только пахнуло сыростью, да звякнуло что-то. Показав напарнику, что иду внутрь, я так же осторожно открыл дверь в комнаты. Печка, кухонный стол, никакого беспорядка… и ни единой живой души. Бегло осмотревшись и не забыв заглянуть в подпол, я вышел на крыльцо, отрицательно покачал головой и махнул напарнику на соседний дом.
Мы провозились полчаса, осмотрев еще семь изб и все хозяйственные постройки. Везде одна и та же картина: люди, жившие тут еще вчера, вдруг скопом собрались и ушли в неизвестном направлении, прихватив всех коров, собак и кошек, но забыв про провизию и одежду. Осмотр крайних домов прояснил кое-что: во дворе я нашел мертвого цепного кобеля, черного в белых пятнах «двортерьера», размером с небольшого теленка. Пес издох не более десяти часов назад, причем почти мгновенно: не было заметно следов длительной агонии, он просто умер на ходу. Но в доме снова никого не оказалось, все вещи и даже продукты лежали так, словно хозяева вышли куда-то на минутку. В доме с издохшим псом, например, еще со вчерашнего вечера стояла на столе тарелка с прокисшими щами, рядом черствел недоеденный кусок хлеба, тут же лежал пучок вялых перьев зеленого лука и белела керамическая белая солонка с откинутой крышкой.
С улицы послышался осторожный свист, я быстро вышел во двор, держа пистолет наготове. Мне все больше и больше не нравилось тут. Напарник стоял уже на околице и взмахами свободной от оружия левой руки призывал меня к себе, указывая стволом карабина куда-то влево. Из-за скособочившегося сарая мне не было видно, что он хочет показать, поэтому пришлось легкой трусцой нагонять Михася. Вид у приятеля был растерянный и испуганный одновременно: капли крупного пота выступили на побелевшем лице, глаза возбужденно блестели.
– Ты… – Судорожно сглотнув, Мишка вытолкнул из себя бессмысленную фразу: – Сам глянь, как народ нынче хоронят… Деревнями…
Не тратя времени на выяснения, я посмотрел в сторону, указанную напарником, и все понял. Сразу за сараем стоял синий трактор с заглушенным двигателем и открытой дверцей высокой кабины-стакана. Чуть правее виднелась полоска свежевскопанной земли, шириной два метра и длиной около десяти. Присмотревшись, я увидел, что из земли торчит белая детская рука. Не кукольная и не от манекена, а рука именно детского трупа,