приехал на прекрасном серебристом автомобиле, и она все хотела спросить, как он называется, и все не могла решиться продемонстрировать свою отсталость. Разговор вообще не клеился. Наташе никак не удавалось ввести себя в душевное состояние барышни, которая едет на свидание с очередным блестящим кавалером, а Георгий просто думал о чем-то своем, внимательно смотрел на дорогу и насвистывал мелодию из фильма «Убить Билла».
На перекрестке, остановившись перед светофором, он, быстро наклонясь, крепко и деловито поцеловал ее в сжатый, не ждущий поцелуя рот, и сразу все переменилось, словно деликатная рука убавила слишком яркий свет. Наташа разговорилась, она рассказывала Егору про Милан и Лондон, про рестораны, в которых ей случилось побывать, и про знаменитостей, которых удалось увидеть, а он внимательно слушал, кивал головой и улыбался.
Они поехали в китайский ресторан, где Егор учил Наташу есть палочками – только для того, чтобы прикасаться к ее руке, конечно! – а потом к ней домой. На следующий день Наташа взяла отгул, и через день – тоже. Когда же она все-таки пришла на работу, силой выпихнув себя из постельного тепла, уборщица Ленка прокомментировала это событие фразой из сборника диктантов Розенталя:
– Усталые, но довольные, возвращались ребята домой.
И заржала так, что перепугала даже видавших виды психов в очереди.
И жизнь пошла как у людей. Правда, в институте Наташа так и не стала учиться. У нее появились домашние дела, семейный очаг, который нужно было поддерживать, пусть даже с помощью полуфабрикатов. Через месяц Егор сделал Наташе предложение, преподнеся колечко с небольшим, но чистым бриллиантом, и она настояла на том, чтобы познакомиться с его матерью. До встречи со своей избранницей Георгий Карев жил на Васильевском острове в коммунальной квартире. Его дом опечалил Наташу – на первом этаже какой-то хозяйственный склад, полуразрушенные, осевшие от груза времени стены скрывают отвратительный коммунальный хаос. Мать Егорушки оказалась худой и костистой женщиной, с лицом, застывшим в отвращении к окружающему миру. К встрече с невесткой она, очевидно, долго готовилась – в единственной комнате был накрыт шаткий стол. Вареная картошка, салат из крабовых палочек, щедро залитый майонезом, бутылка водки. Хозяйка вкушала огненную воду с энтузиазмом. Употребив больше половины бутылки, она растрогалась, стала слезливой и агрессивной одновременно – в русском алкоголизме эти две ипостаси сочетаются самым причудливым образом. Егорушка морщился и вздыхал, потом вообще встал и вышел «за сигаретами». Очевидно, в этот день на Васильевском острове объявили никотиновый мораторий, потому что не было его минут сорок. За это время Ольга Анатольевна успела исплакаться от любви и сочувствия своей будущей невестке.
– Такая ты беленькая, такая нежная, – приговаривала она, обдавая Наташу запахом водки и тухлой рыбы, что было вдвойне удивительно, потому что никакой рыбы, ни тухлой, ни свежей, на столе не присутствовало. – Погубит тебя мой охламон. У-у, весь в своего папочку окаянного, гуленого. Ну да ничего, авось остепенится с то бой-то рядом. Ты его – слышь? – во как держи,