Берлога была на Митюшкине, где мы раньше жили, в высокой кедровой гриве посередине огромного голубичного болота. Рано утром первого января мы взяли ружья, патронташи, мороженых пельменей, мужики, разумеется, водочки, а батя зачем-то прихватил гармошку, дескать, праздник, погуляем. Люди тогда весело жили и даже работу превращали в праздник. И вот запрягли лошадь, сели в сани, завернулись в тулупы и поехали.
А накануне метель была, санную дорогу перемело, и мы тащились до Митюшкина целый день и больше прошли пешком по убродному снегу – кобыле давали роздых и грелись заодно. В деревне оставался один багаевский дом, который батя использовал как охотничью заимку, в него под вечер мы и вселились да затопили сразу две печи – русскую и буржуйку. Ну и за стол, пельменей наварили, водочку разлили, и начался, как обычно, охотничий треп про медведей – кто да как стрелял, да как убегал, да как с одним ножиком в атаку на косматого ходил. А богатырь Буря поведал, как однажды на лесоповале он трактором на берлогу наехал, а оттуда вылез медведь и на него! Но Буря не растерялся, схватил чекер, размахнулся и убил медведя – крюком по голове. Я замирал от страха и верил, но отец почему-то ухмылялся и все больше про Митюшкино рассказывал. Эта деревня и впрямь считалась углом медвежьим: когда там один дядя Митя Багаев остался жить, звери у него овец подрали, и однажды зимой объявился шатун, который корову задавил и чуть в избу не ворвался. Дядя Митя одного зверюгу у себя в огороде, на пасеке, застрелил прямо из окна.
В общем, изрядно друг друга попугали, пожгли керосину часов до десяти, пока ели да чаи гоняли, а поскольку мужики притомились от дороги, мороза и выпивки, то улеглись спать. А отцу никак неймется, ему погулять хочется, поиграть на гармошке – праздник же! Но сморенные охотники храпят, если же кто встанет, то хлопнет рюмку, выскочит на улицу по малой нужде (чаю выпито было!) и опять на бок. Я же не сплю – завтра на берлогу! – лежу на печи, мечтаю и тут гляжу, батя снял все патронташи с гвоздей и спрятал себе в мешок, а сам сел на лавку и наяривает на гармошке плясовую да ногами притопывает. Потом смотрю, встал Буря и сразу на улицу – приспичило. Отец же дверь за ним закрючил и как заорет:
– Медведь! Шатун!
Дядя Семен с дядей Колей вскочили, глядь, а с той стороны кто-то дверь рвет так, что крепчайшие багаевские косяки шатаются! Они за ружья, мол, сейчас через дверь шарахнем! Давай патроны искать – нету! А батя держится за ручку двери и громче блажит, медведь, мужики, не удержу! Буря же за дверью все слышит да еще сильнее рвет – вот-вот за зад прихватит! Дядя Семен патронов не нашел, бросился отцу помогать, и в это время Буря так дернул, что вырвал дверь вместе с косяками и даже одно бревно в стене вышло из паза! Растолкал мужиков и прямым ходом под кровать, а она низкая, так залез, поднял ее на себе и замер.
А говорил, чекером медведя свалил…
Батя от души хохотал, а мужики наконец-то узрели розыгрыш, но на него даже не ворчали, поскольку сами перепугались, чувствовали смущение и все пинали и вытравливали