Маме было категорически запрещено работать – она не работала ни одного дня в жизни. И она должна была давать отчет за потраченные деньги, за каждый свой выход из дома. Я хотела танцевать в студии бальных танцев, отец запретил мне это категорически со словами: «Натрясешься еще в жизни задницей, я из тебя проститутку растить не собираюсь». Я хотела стать врачом, отец заставил меня пойти на исторический факультет в МГУ.
– Не позволю тебе копаться в трупах, – заявил он, отметая все мои желания и мечты.
– Ты не должен такого говорить девочке! – иногда пыталась вступиться мама. Но редко. И безо всякого эффекта.
– Заткнись и не смей мне говорить, чего я должен, а чего нет. Сиди и вяжи носки, дура. Ишь, развыступалась. Давно я тебе макияж не портил! – отбривал ее отец, убивая всякое желание бороться. Когда я спрашивала маму, почему она все-таки живет с ним, ведь он ее не любит, она отвечала:
– Любит.
– Нет, не любит! – категорически не соглашалась я. – Он тобой владеет.
– Так уж проявляется его любовь.
– А ты, ты любишь его?
– Я не знаю.
– Почему ты не уйдешь от него?! – возмущалась я.
– О, ты моя девочка. Ты просто еще слишком молода и не понимаешь, как устроен этот мир. Куда я пойду? Кто я такая? Что я могу делать?
– Какая разница! Вы разведетесь, ты заберешь у него половину...
– У таких, как твой отец, ничего не забирают. И от таких, как он, не уходят, поверь. И потом, он не такой уж и плохой человек. С тобой он очень добр, смотри, сколько он всего для тебя делает. МГУ оплачивает, машину подарил. Разве плохо?
– То есть все-таки деньги – это главная причина? – Я продолжала тянуть из нее ответ. В моей голове все это не укладывалось в сколько-нибудь логическую систему. Вокруг много говорили о любви. Некоторые мои сокурсницы бегали с красными от недосыпа глазами и кричали, что никогда еще не были так счастливы. Но потом они же плакали, сыпали проклятиями и наконец выходили замуж за мальчиков из МГИМО или с экономического факультета нашего МГУ. Деньги выступали вперед, а любовь всегда как-то смазывалась и оседала, как ненужная гуща от кофе. Так что я хотела определенности. Уж моя-то мама должна была понимать, что все эти скандалы, крики и, пардон, периодический мордобой, все эти любовницы, истерики, эсэмэски на телефоне – словом, всю их семейную жизнь можно терпеть только из-за денег.
– Нет, почему? – возразила она, но как-то слабо, неубедительно.
– Но если бы у тебя были свои собственные деньги, ты бы продолжала с ним жить? – поставила я ее в угол. Я повзрослела, и такой порядок вещей, который был у нас в доме, меня не устраивал категорически. Совершенно.
– Чего тут говорить, у меня нет и не будет своих денег.
– А я не хочу жить из-за денег с кем-то. Пусть лучше у меня их и вовсе не будет.
– Ты не знаешь, что такое бедность, – осадила меня она.
Я фыркнула и добавила:
– Тогда у меня будут свои деньги. Много, много своих денег.
– Обязательно.