любовь дней пылкой юности, повергла несчастную в обитель вечного мрака. Боже! Обладатель земли! Кто воззовет ее оттоле?»
Умолк; горестная тишина носилась по челу его. Се есть печать тоски неумолимой.
Бориполк воспрнял речь:
«Десятое лето служу я тебе, витязь непобедимый! Бывал с тобою в среде битв кровопролитных и при столах князя Владимира с красотами теремов его. Везде видел я горесть и уныние, царствовавшие во взорах твоих, – и до сей минуты не познаю вины истинной. Если благо твое сокрыто в недре земли мрачной, се предел, коего преторгпуть не может ниже сила витязей величайших».
«Не может – ниже власть целой вселенной», – возопил Велесил – и болезненно склонился к подножию холма на дерне зеленом.
«Воссядь, – вещал он оруженосцу, – и познай вину вечной тоски моей».
Бориполк последовал его велению, и Велесил продолжал:
«С седьмого-на-десять года жизни моей начал я следовать Владимиру, юнейшему сыну его родителя. Всем сердцем и душею возлюбил я моего повелителя и поклялся богами всемогущими – до конца жизни моей не покидать его ни в битвах, ни в веселиях.
Святослава не стало! Междоусобные брани возгорелись.
Ярополк лестию и коварством любимца сразил брата своего, Олега{5}, – и новгородский владыка, Владимир, любитель браней и веселия, восшумел оружием в терему красот Севера{6}; он подвигся – Ярополк пал!{7} – взошел Владимир на трон полуночи{8}, – и я при дворе его явился в числе первых его витязей.
Недолго длилось общее спокойствие. Сын Святославов любил подвиги ратные, – греки нарушили условие, заключенное с бранноносным его родителем, – и мы с грозным ополчением двинулись наказать вероломных.
Подобно туче, носящей в недрах своих громы ревущие, протекали силы наши чрез области греческие; подобно молнии небесной, меч Владимиров поражал неустрашимейших.
Не было препоны нашему шествию.
На берегу светлого Иллиса обитали пастыри дружелюбные. Глава их вышел к нам во сретение и предложил дары сельские.
„Не разоряй жилищ наших, князь непобедимый! – сказал он Владимиру, простершись во прах ног его. – Мы не имеем оружия, не знаем битв поражающих. Если нужно тебе успокоение, – хижины наши отверзты; плоды древесные и млеко стад наших утолят жажду и алчбу твою“.
Князь склонился на слова старца, и ни один пастырь не пролил слезы горестной.
Но – что значит великость смертного в мире сем! Что значит его мужество, его терпение, его умеренность, все добродетели души его! Не есть ли они один призрак, вскоре исчезающий? одно мечтание, мгновенно проходящее! один лживый блеск, который обольщает неопытного странника во время ночи? Владимир, великий во бранях и мужественный в горестях жизни, Владимир обратил страстные взоры свои на Софию, юную дщерь старца гостеприимного.
Прекрасна была она, подобно цвету нежному, едва возникшему. Пленительны были взоры ее, и возвышенная грудь обещала