перемены в политических учреждениях, в технике и манере художников и т. п. скорее обличали ряд невольных неизбежных уступок времени, чем последовательное сознательное проведение в жизнь новых начал на месте старых: новое стояло в них рядом со старым. Относительно политических учреждений достаточно вспомнить, что ареопаг, облеченный неопределенной верховной властью, поставленный вне законов, не раньше потерял свое практическое значение, как при Перикле, что реформы Солона и Клисфена имели в своем основании исконные учреждения Аттики, по частям только приспособляемые к неотложным требованиям современности.
Непоследовательность и как бы нерешительность миросозерцания отличают поэтов – драматургов и художников – скульпторов. Положение Геродота в истории эллинской образованности и существеннейшие особенности его труда легче всего уясняются из сопоставления его с представителями эллинской пластики в предшествовавшую Фидию эпоху*.
Плодотворнейшим моментом в судьбах эллинской пластики был введенный во время Писистратидов обычай ставить статуи в честь олимпийских победителей, причем лицо, трижды одержавшее победу, приобретало право на портретное изображение его в той самой позе, в какой одержана была победа, даже вместе с лошадью и колесницей. С этого времени нормально развитое и потому красивое человеческое тело в различных положениях становилось мало – помалу главной целью стремлений художника и верховным его критерием; личное наблюдение и изучение на месте усвоения традиции и подражания более и более становились обязательными для художника. Успехи в этом направлении достигались с большой постепенностью: раньше и смелее обрабатывались в новом свободном стиле предметы, посторонние культу, и образы животных; напротив, образы людей, лики героев и особенно богов уступали гораздо медленнее новым вкусам.
Такая же разновременность наблюдалась и в способах изображения различных частей тела: ноги и торс статуи уклонились от условной сухой манеры гораздо ранее, нежели голова и лицо. Ближайшие предшественники Фидия прославились преимущественно изображением животных, а не людей; так, только возница резца Праксителя (IV в. до Р. X.) мог сравниться по художественной отделке с четверкой лошадей Каламида. Атлеты Пифагора превосходили его же героев, а герои – богов. Слава Мирона* создана его «Коровой», «Беглецом» и «Метателем диска», но не кумирами богов; и тот же Мирон в обработке волос на головах своих статуй не возвышался над художниками архаического периода.
Если от пластики обратимся к Геродоту, то наиболее общими чертами его труда окажутся следующие: во – первых, преобладающий интерес к историческим временам и к предметам, доступным для точного исследования, не помешавший, однако, историку отвести значительное место басням о мифических личностях и событиях; во – вторых, неодинаковое отношение к мифической старине с ее образами, с одной стороны, к предметам, лицам и событиям близким или современным,