Василий Розанов

Опавшие листья


Скачать книгу

и лжепророка.

      Настоящее господство над умом должно быть совершенно глубоким, совершенно в себе запрятанным; это должно быть субъективной тайной. Пусть Спенсер чванится перед Паскалем. Паскаль должен даже время от времени назвать Спенсера «вашим превосходительством», – и вообще не подать никакого вида о настоящей мере Спенсера.

* * *

      Мож. быть, я расхожусь не с человеком, а только с литературой? Разойтись с человеком страшно. С литературой – ничего особенного.

* * *

      Левин верно упрекает меня в «эготизме». Конечно – это есть. И даже именно от этого я и писал (пишу) «Уед.»: писал (пишу) в глубокой тоске как-нибудь разорвать кольцо уединения… Это именно кольцо, надетое с рождения.

      Из-за него я и кричу: вот что здесь, пусть – узнают, если уже невозможно ни увидеть, ни осязать, ни прийти на помощь.

      Как утонувший, на дне глубокого колодца, кричал бы людям «там», «на земле».

* * *

      ………………………………………………………………………..

      ………………………………………………………………………..

      Вывороченные шпалы. Шашки. Песок. Камень. Рытвины.

      – Что это? – ремонт мостовой?

      – Нет, это «Сочинения Розанова». И по железным рельсам несется уверенно трамвай.

      (на Невском, ремонт).

* * *

      Много есть прекрасного в России, 17-ое октября, конституция, как спит Иван Павлыч. Но лучше всего в чистый понедельник забирать соленья у Зайцева (угол Садовой и Невск.). Рыжики, грузди, какие-то вроде яблочков, брусника – разложена на тарелках (для пробы). И испанские громадные луковицы. И образцы капусты. И нити белых грибов на косяке двери.

      И над дверью большой образ Спаса, с горящею лампадой Полное православие.

      И лавка небольшая. Все дерево. По-русски. И покупатель – серьезный и озабоченный, – в благородном подъеме к труду и воздержанию.

      Вечером пришли секунданты на дуэль. Едва отделался.

      В чистый понедельник грибные и рыбные лавки первые в торговле, первые в смысле и даже в истории. Грибная лавка в чистый понедельник равняется лучшей странице Ключевского.

      (первый день Великого Поста).

* * *

      25-летний юбилей Корецкого. Приглашение. Не пошел. Справили Отчет в «Нов. Вр.»

      Кто знает поэта Корецкого? Никто. Издателя-редактора? Кто у него сотрудничает?

      Очевидно, гг. писатели идут «поздравлять» всюду, где поставлена семга на стол.

      Бедные писатели. Я боюсь, правительство когда-нибудь догадается вместо «всех свобод» поставить густые ряды столов с «беломорскою семгою». «Большинство голосов» придет, придет «равное, тайное, всеобщее голосование». Откушают. Поблагодарят. И я не знаю, удобно ли будет после «благодарности» требовать чего-нибудь. Так Иловайский не предвидел, что великая ставка свободы в России зависит от многих причин и еще от одной маленькой: улова семги в Белом море.

      «Дорого да сердито…» Тут наоборот – «не дорого и не сердито»

      (март, 1912 г.).

* * *

      Из каждой страницы Вейнингера слышится крик: «Я люблю мужчин!» – «Ну что же: ты – содомит». И на этом можно закрыть книгу.

      Она вся сплетена из volo и scio: его scio