Валерия Вербинина

Дом на Солянке


Скачать книгу

ветру, суетился, проталкивал своих ставленников, словом, интриговал на своем уровне. Уровень, конечно, мелкий, но относительно нас, например – вполне. Где-то он допустил просчет, поставил не на ту лошадь, как сказал бы Ракицкий… И вот Склянский отставлен, а Колосков скрылся. А вы будете писать очерки.

      – Чем все это кончится, Петр Яковлевич? – не удержался писатель.

      Он спрашивал вовсе не об очерках и даже не о Колоскове, но заведующему отделом поэзии ничего не надо было объяснять.

      – Чем-нибудь, – хладнокровно ответил Должанский. – Мы участвуем в грандиозном социальном эксперименте, Максим Александрович. Не ищите ему аналогов в истории – это бесполезно, мы такие одни. И будьте осторожны. Россия – это мельница, и побежденных она перемалывает быстрее всего.

      – Вы пишете? – вырвалось у Басаргина, зачарованного последней фразой. Он не помнил, чтобы собеседник был прежде так с ним откровенен.

      – Нет. Я, как вы знаете, слишком близко стою к современной литературе. – Должанский криво усмехнулся. – Это напрочь отбивает охоту браться за перо.

      Когда Басаргин вернулся в свой кабинет, к нему подошел изнывающий от груза новостей Глебов.

      – Слышал? Черняка посылают к Горькому!

      – Да ну! – Писатель сделал непонимающее лицо.

      – Что он понимает в интервью? – с досадой сказал Глебов.

      – Конечно, ничего, – поддержал его Басаргин. – Тебя надо было послать.

      Он иронизировал, но Степа принял его слова за чистую монету:

      – Думаешь? Да, я бы смог! Я бы такое интервью сделал, что его бы все газеты цитировали.

      – Мне-то ты что это говоришь? – пожал плечами писатель. – Сходи к Оксюковичу.

      – Ему не до меня сейчас, – уныло ответил Глебов. – Дерганый он какой-то.

      «Из-за Колоскова? – подумал Басаргин. – Или из-за того, что Склянский слетел?»

      – Ты про Склянского слышал? – спросил он небрежно.

      – Слышал. – Говоря, Глебов нервно оглянулся и понизил голос. – Его из партии исключить хотят. А может, и хуже…

      Исключение из партии чаще всего означало, что готовится расправа. Но хотя Басаргина и считали гуманистом, в душе он был далек от жалости к обреченному, по-видимому, Склянскому. Потому что все эти карьеристы поднялись по чужим головам, ломая судьбы. А о Колоскове, ставленнике Склянского, писатель и вовсе был самого нелестного мнения.

      Зазвонил телефон на стене, трубку снял шедший мимо художник Окладский.

      – Да… редакция… Сейчас. – Он повернулся. – Максим Александрович! Тут вам звонят… Из угрозыска.

      Басаргин подошел к аппарату.

      – Это Опалин, – сказал голос в наушнике. – Мне сказали, что вы звонили. По поводу очерка, да?

      – Совершенно верно, – подтвердил Басаргин, морща лоб и пытаясь вспомнить имя-отчество вчерашнего гостя.

      Опалин шмыгнул носом:

      – Приезжайте.

      – Куда?

      – В Большой Гнездниковский, конечно.