К их пикам был привязан транспарант. Когда они его растянули, я разобрал слова: ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ НА РОДЕО – ПУСТЬ БРЫКАЕТСЯ.
Позади послышалась возня. Из одеял в подштанниках выбрался Джордж Флетчер. На подштанниках было столько заплат, что они походили на клоунские штаны.
– Подумать только, – ворчал он, подгребая к себе одежду. – Когда у чемпиона объездчика нет ничего, кроме паршивого старого армейского седла, они хотят его назначить гранд-маршалом парада. Закатный, просыпайся и наряжайся, напарник. Нам уже красный ковер раскатали.
– Уже нарядился, – сказал индеец. Он сидел на ящике, в своем синем шерстяном костюме. – Только дай еще твоей смазки.
Джордж пробормотал, что он не смазчик брату своему, и достал помаду. Я перевернулся на живот и высунул голову между досками. Взъерошенные игроки и пассажиры с припухшими глазами пялились из окон на неожиданный парад. Дверь персонального вагона открылась, и вышел Нордструм, сияя улыбкой, как политик. За ним появились Буффало Билл и Готч, и после них – мистер Хендлс.
– Голодные глаза, а, друзья? – обратился к своим спутникам Хендлс. – Ценаславы. «Мир вечно жаждет знаменитых чудес», – сказала Саломея в остатней одежке. Или Савская, вылезая из ванны[19].
Буффало Билл устало кивнул. Готч расстегнул пиджак, чтобы показать свой чемпионский пояс с пряжкой. Вышли трое в угольных костюмах и подозрительно озирали парад. Нестройная колонна приветствующих делегатов наконец подтянулась к станции. Оркестрик нестройно бубухнул последний аккорд: ту-дух! Готч начал раздуваться, Буффало Билл сорвал шляпу и картинно подмел ею воздух. Приветственных криков не было. Нордструм сказал «кхе-кхе» и хотел обратиться к делегации, но тут оглушительный металлический грохот заставил всех повернуть головы. Это отвалилась дверь скотского вагона, образовав стальной пандус. По нему с визгом сбежала раскрашенная свинья. За ней верхом выехали Джордж и Сандаун. На этот раз делегация разразилась приветственными криками. Джордж не зря хвастался: это ради него граждане вылезли из теплых постелей и парадным строем пришли на станцию – ради городского своего героя и его индейской Немезиды! Оркестр стал смирно и исполнил «Девушек из Буффало» в ритме марша. Два всадника проехали мимо колонны, как генералы, принимающие парад.
Сандаун поверх синих брюк надел чапы[20] из овчины. Он был в перчатках с крагами и вышитыми бисером красными розами на тыльных сторонах. Седло на его пегом жеребце было тисненое, любовно украшенное. Рядом с ним старое армейское седло Джорджа, тусклое и ободранное, выглядело жалко. Чтобы прихорошиться, он набросил на спину своего гнедого мерина одеяло с зигзагами и вместо банданы повязал шею оранжево-зеленым шелковым кушаком Луизы. Учитывая вдобавок его золотистый стетсон, вряд ли кто обратил внимание на невзрачность седла.
– Да, Стоунуолл, – сказал я своему коню, насторожившему уши. – Настоящие вилороги.
Когда