Прекрасно в нас влюбленное вино. Николай Гумилев

облаками.

      Сколько их насыпалось, белея,

      Словно снег над неокрепшей нивой!

      И погасли изумруды Змея

      И Павлина веерное диво.

      Что нам в бледном утреннем обмане?

      И Павлин, и Змей – чужие людям.

      Вот они растаяли в тумане,

      И мы больше видеть их не будем.

      Мы дрожим, как маленькие дети,

      Нас пугают времени налёты,

      Мы пойдём молиться на рассвете

      В ласковые мраморные гроты.

<1907>

      Смерть

      Нежной, бледной, в пепельной одежде

      Ты явилась с ласкою очей.

      Не такой тебя встречал я прежде

      В трубном вое, в лязганье мечей.

      Ты казалась золотисто-пьяной,

      Обнажив сверкающую грудь.

      Ты среди кровавого тумана

      К небесам прорезывала путь.

      Как у вечно жаждущей Астреи,

      Взоры были дивно глубоки,

      И неслась по жилам кровь быстрее,

      И крепчали мускулы руки.

      Но тебя, хоть ты теперь иная,

      Я мечтою прежней узнаю.

      Ты меня манила песней рая,

      И с тобой мы встретимся в раю.

<Осень 1905>

      Думы

      Зачем они ко мне собрались, думы,

      Как воры ночью в тихий мрак предместий?

      Как коршуны, зловещи и угрюмы,

      Зачем жестокой требовали мести?

      Ушла надежда, и мечты бежали,

      Глаза мои открылись от волненья,

      И я читал на призрачной скрижали

      Свои слова, дела и помышленья.

      За то, что я спокойными очами

      Смотрел на уплывающих к победам,

      За то, что я горячими губами

      Касался губ, которым грех неведом,

      За то, что эти руки, эти пальцы

      Не знали плуга, были слишком тонки,

      За то, что песни, вечные скитальцы,

      Томили только, горестны и звонки,

      За всё теперь настало время мести.

      Обманный, нежный храм слепцы разрушат,

      И думы, воры в тишине предместий,

      Как нищего во тьме, меня задушат.

<Октябрь 1906>, Париж

      Крест

      Так долго лгала мне за картою карта,

      Что я уж не мог опьяниться вином.

      Холодные звёзды тревожного марта

      Бледнели одна за другой за окном.

      В холодном безумье, в тревожном азарте

      Я чувствовал, будто игра эта – сон.

      «Весь банк, – закричал, – покрываю

                                             я в карте!»