n>
Пролог
24 марта 1944 года
Должно быть, Анджело задремал в сырой траве у обочины, но вечер выдался зябким, тонкая сутана служила плохой защитой от холода, и вскоре он проснулся, дрожа. Любое движение вызывало стон, но, по крайней мере, острая боль в правом боку окончательно привела его в чувство. Вокруг было темно, а во рту так сухо, что он не удержался и слизнул росу с мельтешившей перед лицом травинки. Нужно было двигаться, чтобы согреться. Чтобы найти воду. Чтобы найти Еву.
Анджело с трудом поднялся на ноги и сделал шаг, затем другой, убеждая себя, что идти все же лучше, чем лежать. Каждый вдох опалял грудь огнем: похоже, несколько ребер были сломаны. Темнота и больная нога делали ходьбу тем еще испытанием, но постепенно он нашел позу, причинявшую меньше всего боли, и, войдя в своеобразный ритм, захромал по Ардейской дороге к Риму. По крайней мере, он надеялся, что хромает к Риму; помоги ему Господь, если он случайно свернул не в ту сторону.
Правый глаз пока служил ему, хоть и не очень исправно; левый же заплыл вовсе, нос был сломан.
Что ж, невелика потеря: эта часть тела никогда его особо не красила. На правой руке недоставало трех ногтей, а мизинец левой был вывернут под неестественным углом. В какой-то момент Анджело споткнулся, полетел на землю и, выставив перед собой руки, приземлился как раз на злополучный палец. Обрушившаяся на него боль была такой, что перед глазами вспыхнули звезды, а горло сжали рвотные позывы. Стараясь не потерять сознания, Анджело осторожно поднялся на колени и не столько вознес, сколько простонал молитву к Деве Марии, умоляя даровать ему еще немного сил. Видимо, она его услышала, потому что он продолжил путь.
До базилики Святой Цецилии в Трастевере было не так уж далеко – километров девять, десять? Но в его состоянии эта дорога грозила растянуться на часы, а он даже не знал, сколько сейчас времени. Впрочем, темнота была его союзником. Раз уж ему полагалось лежать мертвым, будет безопаснее, если таким он, по всеобщему мнению, и останется. Анджело мог лишь догадываться, как выглядит со стороны: волосы перепачканы в крови и грязи, сутану покрывают подсохшие багровые пятна и все это окружает зловоние пота и смерти. Он не менял одежду уже три дня. Сейчас его было бы легче принять за посланника ада, чем за члена Божьего воинства.
Анджело знал, что по пути ему должна встретиться еще одна церковь – ни одна дорога в Риме не обходилась без пятка церквей. Он порылся в памяти, стараясь выудить из нее имя настоятеля, но не преуспел. Поблизости был еще монастырь.
И школа. И там и там он спрятал по несколько беженцев. Детей. Евреев. Но сейчас дорога была тиха: ему не встречалось ни души с тех пор, как мимо прогромыхали грузовики с немецкими солдатами, еще не успевшим остыть оружием и пустыми ящиками из-под коньяка. Они ехали со старой каменоломни – из катакомб, населенных теперь новой смертью. Древние призраки не могли больше претендовать на Ардеатинские пещеры.
Дорога до церкви заняла мучительную вечность, но при виде фонтана Анджело все же ускорил шаг. А затем почти повалился в него лицом, охнул от боли – и тут же подавился водой, случайно втянув ее носом, а не ртом. На вкус она была омерзительна и позже непременно обещала аукнуться ему расстройством желудка, но прямо сейчас это было лучшее, что Анджело пробовал за всю свою жизнь. Напившись вдоволь, он принялся приводить себя в порядок, едва сдерживая слезы, когда разбитые подушечки пальцев касались ледяной поверхности. Он как мог счистил кровь и грязь с волос, затем с кожи. Если рассвет застанет его в пути, он, по крайней мере, хотел выглядеть настолько прилично, насколько это было возможно.
Анджело в испуге вздрогнул, когда на него упала человеческая тень, но тут же понял, что его случайный сосед высечен из камня. В невидящем взгляде застыло сочувствие, но простертые к Анджело руки были бессильны помочь кому бы то ни было. Анджело не знал ни имени святого, ни смысла статуи, название церкви тоже ускользало от него, но что-то в этой фигуре, торжественное выражение лица или печальная смиренность позы, пробудили в нем воспоминания о скульптуре святого Георгия резца Донателло и том дне, когда Анджело впервые услышал его зов.
Ему было тринадцать, когда святой Георгий заговорил с ним. Не в буквальном смысле, конечно. Анджело не был ни глупцом, ни пророком. И все же произошедшее было для него реально. Весь тот день он пропрыгал на костылях: нога слишком ныла, чтобы пристегивать протез. Школьная экскурсия лишила его последних сил, а с мальчишками ему все равно было не слишком интересно, так что Анджело даже не пытался за ними угнаться. Отец Себастиано отвел их во дворец Барджелло, и не успел Анджело сделать двух шагов от порога, как увидел статую.
Она стояла на возвышении, углубленная в нишу, так что ее нельзя было коснуться. Хотя Анджело хотел бы. Он подобрался к скульптуре так близко, как сумел, и застыл с запрокинутой головой, разглядывая святого Георгия, пока тот неотрывно смотрел в свою древнюю даль с невинностью, которая плохо сочеталась с доспехами, и бесстрашием, которому противоречила тревожная складка бровей. Глаза статуи были широко распахнуты, спина выпрямлена. Какая бы опасность ни грозила святому, он собирался встретить