нормально. Если я расскажу Рен, что побывала здесь, в доме ведьм, ей захочется услышать, что все в нем удивительно и необычно. Даже жалко ее разочаровывать.
– Магда, – начинаю я, – я пришла, чтобы спросить тебя…
– Чай еще не закипел, а я слишком стара, чтобы стоять над чайником и одновременно разговаривать. Обожди минутку.
Прикусив язык, я жду, очень терпеливо жду, пока Магда ковыляет по комнате, собирая чашки. Тем временем ветер начинает царапаться и задувать в щели оконных рам. Густые тучи заволокли уже все небо. Чайник закипает.
– Не тревожься, детка, это всего-навсего пустошь, пусть себе болтает, – говорит Магда, заметив, что я то и дело поглядываю на окно. Она наливает чай в тяжелые кружки. Старое проволочное ситечко почти не задерживает листья заварки. Наконец, она садится.
– А что, пустошь в самом деле разговаривает? – интересуюсь я, глядя, как темнеет чай в кружке.
– Не так, как мы, ты да я. Не словами. Но у нее тоже есть свои секреты, да.
Секреты. Вот и отец тоже это так называл.
– На что это похоже? – обращаюсь я больше к себе. – Мне представляется, что это не каждый может почувствовать. Хотела бы я…
– Лекси Харрис, можешь хоть каждый день есть землю и в траву одеваться, но и тогда не станешь ко всему этому ни на полшага ближе, чем ты уже есть.
Это голос Дрески Торн. До сих пор собирающаяся буря оставалась снаружи, но вдруг порыв ветра распахивает дверь, с силой хлопает и оставляет на пороге ее.
Дреска не просто так же стара, как сестра, она, наверное, даже еще старше. Само по себе то, что сестрички Торн еще держатся на ногах, еще ковыляют – неоспоримый знак их силы. Они здесь с незапамятных времен, столько же, сколько существует Совет, да не просто Томас, Мэтью и Илай, а их предшественники, настоящий Совет. Они уже были, когда появилась Ведьма из Ближней. Когда появилась сама Ближняя. Сотни лет. Мне иногда чудится, будто я вижу, как от них отваливаются кусочки, но присмотрюсь – нет, они на месте, не раскрошились.
Дреска бормочет что-то сама себе, налегая на дверь, и, наконец, ей удается захлопнуть ее. Только после этого она оборачивается к нам. Когда ее взгляд останавливается на мне, я от растерянности моргаю. Магда вся круглая, а Дреска острая, одна – шарик, а другая – углы и колючки. Даже клюка у Дрески заостренная. Сама она выглядит так, будто ее вытесали из камня. А когда сердится или недовольна, так и кажется, что все углы становятся еще острее. У Магды один глаз темный, как мореное дерево или камень, а у Дрески оба глаза ярко-зеленые, как мох на камнях. И сейчас они устремлены на меня. Я сглатываю.
Когда-то я уже сидела на этом стуле, а отец пальцами ласково сжимал мне плечо и разговаривал с сестрами. Дреска тогда смотрела на него благожелательно, почти ласково. Я так ясно это помню, потому что ни до, ни после не видела, чтобы она на кого-то так смотрела.
За окном начинает лить дождь, тяжелые камни шлепают по камням.
– Дреска права, милая, – нарушает тишину Магда, насыпая