надавила на педаль, и машина рванулась вперед. Дорога превратилась в две песчаные колеи, разделенные полосой травы. Заросли поредели, и вдруг вместо сосен и мелий по обеим сторонам потянулись дряхлые дубы. Согнутые от старости стволы склонялись над нами, словно пытаясь разглядеть получше. С искривленных ветвей свисали лохмотья мха.
Я хотела спросить, почему Беннетт с отцом и зачем они пытались до меня дозвониться, но отвлеклась. На шестах и ветках висели полые тыквы, таращась круглыми отверстиями. В прошлый раз я испугалась их странного вида, а мама рассказала мне про ласточек – они селятся в тыквах, потому что за сто лет сосуществования с человеком разучились строить гнезда.
Мы с мамой подошли к старому дереву у реки; его ствол шире нашей машины. Мама отпустила мою руку, вытащила из кармана скатанную ленту и прижала ее к сердцу.
– Что это? – спросила я.
– Желание. Я написала его на ленте.
– Что за желание?
Мама опустилась рядом со мной на колени; я хорошо это запомнила, потому что впервые заметила, как она смотрит сквозь меня, будто я призрак.
– Если скажу, не сбудется. Это все равно что загадать желание до того, как начнешь задувать свечки на торте.
Она засунула ленту в узкое отверстие в стволе. Небо потемнело: стая ласточек, оглушительно щебеча, вернулась к своим гнездам.
– Нам пора. – Мама пошла прочь, даже не взяв меня за руку, словно торопилась побыстрее уйти.
Не раздумывая, я вытащила ленту и развернула ее. На ней были какие-то слова. Я еще не умела читать, поэтому не поняла, что там написано.
Я смотрела маме вслед, крепко сжав кулачки. Сисси обязательно бы рассказала про желание. Она ничего от меня не скрывала: по ее мнению, я была весьма развитой для своего возраста. Мама всегда говорила, чтобы я не торопилась взрослеть и наслаждалась детством. А мне хотелось поскорее вырасти и стать похожей на нее.
Я сунула ленту под резинку трусов, побежала за мамой и, сев в машину, пристегнулась без напоминаний.
– Что такое? – спросила Битти.
Сама того не заметив, я нажала на тормоз.
– Просто… – Я повернулась к Сисси, ведь она знала маму лучше всех нас. – Мама здесь, я чувствую.
Мы доехали до конца дубовой аллеи и оказались перед развалинами Карроумора. Старинный особняк в неоклассическом стиле величественно возвышался над согбенными деревьями; даже обвалившаяся крыша и зияющие оконные проемы не нарушали образа светской дамы, приветствующей гостей. Из второго этажа, точно поднятые кулаки, торчали кирпичные дымоходы. Коринфские колонны невозмутимо тянулись вверх, несмотря на осыпавшуюся штукатурку и полуразрушенные основания.
– Надо объехать дом вокруг, – распорядилась Сисси, взволнованно подавшись вперед. – Айви не стала бы заходить внутрь.
Откуда такая уверенность в том, что мама сперва подумала, прежде чем что-то делать? Она никогда не отличалась рассудительностью. Наверное, Сисси просто пытается убедить себя, что ничего плохого не может произойти, словно ребенок, услышавший