икнула. Кольнуло в предплечье. «Кто-то вспоминает, неужто он, мой негодяюшко?» – промелькнула безнадёжная мысль, словно рыба-вьюн, зарывающаяся в илистое дно обмелевшей реки.
Какими скудными щедротами было одарено одиночество Марго! Почему-то на память приходили только обидные пустяки – иверешки2 прошлого, вонзившиеся в её сердце.
Марго села в кресло напротив балконной двери и принялась распускать свитер, связанный когда-то для Ореста – не мягко, не плавно, а резко, рывками, словно она вкладывала в эти движения своё чувство отмщения или отчаяния.
…Точно так же нервно дёргался состав поезда, на котором уезжал Орест. Марго стояла в темноте на перроне. Её рука сделала усилие, чтобы помахать ему на прощанье, но безвольно упала, как раненый ибис, отставший от стаи навсегда, навсегда, навсегда…
Владик слушает голоса
…Поезд тронулся и покатил – плавно, без толчков, без лязга вагонных сцеплений, медленно набирая скорость. Вместе с ним тронулся опустевший перрон, где замерла Марго с чёрной кожаной сумочкой через плечо; её левая рука держала за запястье правую руку. И пассажиры, и сочинитель, и читатели, и персонажи, и провожающие – все тронулись (слава Богу, что ещё не умом).
Марго продолжала стоять напротив окна – в платке, повязанном под подбородком, в длинном коричневом пальто и полусапожках, не смещаясь ни на дюйм. Единственное движение – согнула ногу в колене.
Вскоре поезд с голубой надписью «Владивосток—Хабаровск» на противоположных путях повилял хвостом последнего вагона; оказалось, что пригородная электричка, в которой сидел Орест, по-прежнему стоит на месте, никуда не едет, словно она забылась. Он подумал, что время, наверное, есть такая же иллюзия, как этот минутный обман зрения и что, в общем-то, никуда нельзя уехать – ни из времени, ни из пространства…
Вдруг перрон тронулся и поехал вместе с Марго. Нет, отъезжал не перрон, не город – отъезжало последнее лето, какая-то часть жизни отъехала в прошлое. Время заполнило сознание Ореста и Марго мнимой значимостью, мнимой изменчивостью. Чешуйчатая кожа времени сползала легко, безболезненно, цепляясь за шипы крохотных обид и мелких ссор. Впечатления, воспоминания, радости, прощания, ожидания, тревоги – всё свалилось в один осенний ворох прелых листьев, из которых Марго мысленно собирала букет. Однако получался не пышный букет, а скудная икебана – композиция из трёх мотивов. Орест тоже хотел удержать в сердце милые подробности их совместной поездки на остров, но всё разлетелось в прах, как стая воробьёв: фрррр! Он даже не понял своей утраты. «Он легко завязывал узелки отношений и легко развязывал», – характеризовала его Марго уже не как реального человека, а как персонаж какого-нибудь романа.
Кажется, расстались по-хорошему. Без надрыва. Навсегда. Без слёз. Они уже выплаканы. «Счастливо, удачи! Пиши!» – «Ага!»
Его поезд отъезжал в будущее, а память – ветреница, мучительница – петляла дорогами прошлого.
…Марго подняла руку и неловко опустила, не дотянув её до