обыденной жизни под просветлением понимают выход к Богу. Но из стихов поэта, методов его обращения с читателем совершенно ясно, что под просветлением имеется в виду выход за рамки обыденности, осознание себя частью вселенной, природы, т. е. расширение рамок существования. Не исключено, что для Завальнюка суть просветления очень сближена с путём к «внутреннему человеку», сиречь – Богу:
Какой-то новый свет во мне,
Но сквозь рутину не пробиться.
И я кричу душе:
– Уж ты хоть повнимательней смотри.
Порой мне кажется, пророк грядёт.
Не упустить бы зодчего-провидца.
И слышится ответ:
Согласна. Но терпи.
Для этого мне должно раздвоиться.
И не как в сказках-снах,
А с кровью раздвоиться,
Поскольку неизвестно, он извне придёт
Иль изнутри.
Пророк теряет «небесную» ипостась – посланца Бога, сближаясь (по среде обитания) с человеком. Ни у кого, кроме Завальнюка, поэт не может сказать: «Пророчеств хочется. Хоть сам их сочини». Даже если он пророчит, то лишь как медиум. Тютчев следовал давней традиции, когда говорил:
Стоим мы слепо пред Судьбою,
Не нам сорвать с неё покров…
Я не своё тебе открою,
Но бред пророческий духов…
Кажется, против самой этой традиции и взбунтовался Завальнюк:
О радости предел! О темени порог!
Неведомо, когда и кем он был поставлен.
Но ведомо, что нами он прославлен
И утверждён на вечные года.
Поэт и перехватывает у неба право голоса, пророча о земном, а не заоблачном:
Дороги хочется.
Поддамся наважденью
Немыслимых прозрений ножевых!..
Уж лучше быть никем в краю навек живых,
Чем быть собой средь мёртвых от рожденья.
Не отрицается ни Бог, ни «тот мир», но в центр выдвигается проблема человека, его «самоуправления»:
Пророка жду… Бог в помощь, говори!
Пророка жду… Он лёгких слов не скажет.
Он мёртвых всех простит,
А всех живых отвяжет
Равно от мрака вечного и от пустой зари.
Пока ничего страшного, всё ещё может выглядеть по-старому. Но вот следствия:
И понесутся люди кто куда, –
Одни побежкой волчьею, другие конским скоком.
– Живите, – скажет [Пророк], – врозь.
– Не лезьте в небо скопом.
И даже по двое не лезьте вы туда.
При том, что бог один, у каждого свой бог.
В речи поэта смешались амплуа моралиста и пророка. И это даёт совершенно непредвиденную отдачу – возвращение доверительного и уважительного смысла словам, скомпрометированным и обесцененным в современном обороте.
Едва ли кто сейчас склонен принять без улыбки слова о любви к ближнему, сочувствии, справедливости. Они остались в употреблении лишь у наивных провинциалов. Трудно допустить, чтобы Завальнюк с этим не считался, что говорок о наивности и провинциальности не достигал его ушей, – мол, пишу, как дышу. Особенно это касается слова «правда» – названия коммунистической