странности.
В поэтическом «сундуке» Завальнюка есть крайне любопытное стихотворение, до сих пор не публиковавшееся: «Далёкий голос». Приведём его полностью:
Блажен, кто смолоду…
Певец анчаров венценосный и Кассандр,
Нашедший путь свой в одиноком бездорожье,
Я – первый и единственный на свете Александр –
Вам говорю сквозь память, что замкнулась ложью:
– Я умертвил все упованья века,
Внедряясь ядом в их пустое естество.
Жить в мире рабства, будучи свободным от него,–
Вот высший постриг, вот задача человека.
Но жить без лишней фронды, не вставая в рост.
Судьба всегда поверх времён играет.
И, если присмотреться, убирает
Не тех, кто мудр, как змий, а тех, кто в этом прост.
Я – царь судьбы своей. Но руки не сложил.
И оттого душой я жив, и тем себе угоден,
Что, потребляя сущее, грядущим дням служил,
От коих, дальний правнук мой,
Да будешь ты свободен!
Стихотворение представляет собой речь, произносимую от первого лица. Она призвана оповестить мир о подвиге, делающем автора речи «первым и единственным на свете». По размаху оценки своих собственных заслуг стихотворение должно быть отнесено к типу «Памятников». Слышимость голосов Державина и Пушкина отразилась в самом названии стихотворения.
Оглядка на «классические» вершины сразу же обнаруживает оригинальность скульптурного решения Завальнюка. Нет утверждения о «нерукотворности», т. е. скрытых мистических коннотаций, вообще нет речи о чём-то созидательном, «воздвигнутом». Есть обратное – не «воздвиг», а «разрушил»:
– Я умертвил все упованья века,
Внедряясь ядом в их пустое естество.
Со времён Радищева «упованья века» связывались с борьбой за отмену рабства. Победа в ней виделась как начало свободы. Молодой Пушкин выразил эту надежду в плакатной форме:
Увижу ль, о друзья! народ неугнетенный
И рабство, падшее по манию царя…
Пушкин писал о царской России, Завальнюк – о советской. Одно рабство сменилось другим. Мечты о свободе не изменились. Того, кто назвал бы эти «упованья» пустыми, едва ли бы кто-то понял. И это ещё мягко сказано!
Завальнюк покусился на «священную корову». От лица «первого и единственного на свете Александра» он выдвигает идею совместимости жизни в рабстве со свободой: «Жить в мире рабства, будучи свободным от него, – / Вот высший постриг, вот задача человека». С точки зрения интеллигенции, тезис крайне спорен, консервативен и кощунственен.
Любая спорная мысль обретает вес, если она в той или иной форме уже была знакома культурному сознанию современников. И тогда нельзя уже увернуться от того факта, что первым о таком «кощунственном» взгляде на политическую сферу заговорил автор «каменноостровского» цикла» – поздний Пушкин. Это он сказал: