рядом со страстью, нежность, внезапно превращающаяся в неудержимую ревность.
Говорят, что последователей Ахматовой можно различить не по словам, а по особенностям стихосложения. Это правда, но правда, также извлеченная из магической Кипарисовой шкатулки. Строфа из четырех строк, быстрая смена фраз, так называемое короткое дыхание стиха; точки, разбивающие строку, которые нарушают ее ритмический и интонационный характер; внезапные скачки; союз «a» в начале первой или предпоследней строки, где обычно концентрируется содержание произведения – все это приводит к тому, что язык Ахматовой просто содрогается от напряжения.
Что же еще достала Ахматова из «Кипарисовой шкатулки?» Как раз ту особенность стихосложения, которая характерна также и для современной поэзии: ослабление роли глаголов в пользу действительного причастия, или, как в некоторых ее стихотворениях, их полное отсутствие, мотивируемое сжатостью высказывания или специфической интонацией. Все акмеисты писали примерно так: «В небе осень треугольником; Вечерние часы над столом, безнадежно белая страница». Не какое – нибудь: «В небе осень треугольником (повисла)» или же «(проходят) вечерние часы над столом». Говорится быстро и простыми назывными предложениями, не переводя дыхания.
Из «Кипарисовой шкатулки» был извлечен еще один прием, известный сегодня всем поэтам мира: обычные слова благодаря артикуляции и сопоставлению с другими словами приобретают вес, не связанный с их основным значением. Становятся словами магическими. Из всего этого возник акмеизм. Когда Мандельштама после лекции, прочитанной в Воронеже, спросили, что же такое, собственно, акмеизм, тот ответил, что это тоска по мировой культуре. Можно и так сказать, если принять во внимание, что Гумилев взял название для нового поэтического направления из греческого языка: слово «акме» означает «вершина».
Можно также для порядка напомнить, что акмеисты, вышедшие из основанного в 1912 году Николаем Гумилевым и Сергеем Городецким «Цеха поэтов», восстановили независимость поэтического языка, отбросив в нем мистические наслоения, вернули слову чистоту и ясность, символ заменили конкретным значением, уместили в поэзии все, из чего складывается не только sacrum, но и profanum мира, показали его изнутри, сохраняя при этом его непроницаемую тайну. Ходасевич, Кузмин, Городецкий, Гумилев, Мандельштам… Однако вначале было восхищение Ахматовой, склонившейся над «Кипарисовой шкатулкой», и памятная фраза Гумилева, который спустя полгода после смерти Анненского написал: «И теперь уже пришло время сказать, что не только Россия, но и вся Европа потеряла одного из самых замечательных поэтов».
Ритмы и звуки
Но не пытайся для себя хранить Тебе дарованное небесами: Осуждены – и это знаем сами — Мы расточать, а не копить.
Гумилев ввел свою жену в литературные круги Петербурга 13 июня 1910 года, сразу после возвращения из свадебного путешествия. В жаркое воскресенье состоялся