свое воздействие.
Так вот с красивой Ирой Шур (очень красивой! Я с ней потом познакомилась близко и смогла оценить) пятнадцатилетний Генрих гулял в Бугримской роще, катался на лодочке по Оби. По его рассказам мне показалось, что целовался. Но Ира, шестьдесят лет спустя, клялась, что ни в коем случае. По ее тогдашним понятиям, это было бы кощунством! Я поверила им обоим. В рассказах о любви важна не «голая» правда, а самоощущение. А у них, конечно, была настоящая первая любовь. И она продолжалась после лагеря, в школе. Хотя он учился в восьмом классе, а она в седьмом. Генрих ходил к Ирине в гости, в их высокоинтеллигентный дом. Еще они бегали в кино и в театр. Когда у Иры было свободное время. Она ведь училась еще и в музыкалке. Впрочем, для встреч с Генрихом Ира всегда время выкраивала. Он рисовал для нее акварели, пытался написать портрет девочки. Злился, что не получалось. Тогда нарисовал автопортрет и подарил. Брал у Шуров в доме хорошие книги. И не только у них. У того же Альки Цейтлина отец был не то нарком, не то замнаркома и какую-то часть своей библиотеки сумел вывезти из Москвы. И Генрих с Ирой в эти стихи Байрона, Гейне, Блока погружались… Запоминали… Говорили о них… О своей любви… И не сомневались, что это – на всю жизнь…
Это все мне Генрих рассказывает, а тем временем мы уже входим в Бугримскую рощу… Зря мы туда пошли!.. Я понимаю, Генрих, как человек, думающий и чувствующий образами, хотел ввести, включить меня в атмосферу своих воспоминаний. И я в них действительно погрузилась. Поэтому, когда первый, второй и даже третий комар с нежным зудением коснулись моей голой руки, потом ноги, я не обратила на них внимания. Но только мы углубились в березовый массив, они набросились на меня десятками. А мне показалось, что сотнями. У меня с этими насекомыми полное несовпадение чувств. Они меня обожают, всегда в любой компании выбирают (хотя у меня не первая группа крови; я читала, что кровососущие ее предпочитают). А у меня, наоборот, на их поцелуи жуткая аллергия, патологический зуд, расчесывание до волдырей и нарывов. Минут десять я терпела, охлопываясь руками, сломанной спутником веткой. И дослушала до того, как в сорок пятом Ира вернулась с родителями в Москву, как они кинулись переписываться… Подробно сообщали о своей жизни. Она – об учебе в школе имени Гнесиных, о посещении московских премьер. Ему тоже было чем похвалиться. Стал ходить в театральную студию при Новосибирском ТЮЗе. Вместе с несколькими мальчиками и девочками из своего десятого класса.
Тут бы надо мне слушать особенно внимательно – начинался главный сюжет. Но меня так заели комары, что я уже ни о чем думать не могла, летела по кочкам, стараясь вырваться на открытое место. Самое интересное, что Генриха комары не трогали. То ли не по вкусу был? Или он их просто не замечал? Но вот, что мне плохо, увидел сразу. Сломал еще одну ветку и размахивал ею вокруг меня, другой рукой ухватил мою ладонь и потащил сначала из рощи к реке, а потом по-над Обью к мосту, в город. Я не сопротивлялась. Шла так быстро, как могла. Уже