Мельникова в её особой поэтичности или, точнее, умении «опоэтизировать» то, что от поэзии, кажется, далековато, повседневность, например. Это подметил напрасно забытый в наше время Константин Федин: «Ночью неожиданно зачитался давным-давно не читанным Печерским. Что за чудо в познаниях языка, какое чутьё к речевому ладу! И вряд ли кто другой поэтизировал у нас с подобной любовью и с такой искушённостью быт. У наших литераторов сложилось высокомерное, презрительное отношение к бытовикам, а ведь не так-то много у нас осталось в литературе настоящих бытовых изобразителей – по пальцам пересчитать. И краткий пересчёт начинать-то надо, пожалуй, как раз с Мельникова-Печерского»28. Но быт бытом. Бытовая деталь у Мельникова – это элемент фундамента, на котором держится русская жизнь. У него всякий предмет или поступок героя открывают особый культурный пласт русской жизни с укоренённым в национальной почве мировоззрением и смыслами. Вон та же расшива, на которой едут по Волге, – «парусное судно плоскодонной постройки», если по Далю. Речная расшива от восьми до 24 саженей длины, поднимает 12–24 тысячи пудов, с кормы у неё огорожена «казёнка», каютка лоцмана, а с носу «коснóвская мурья», посредине, меж двух переборок, – «льяло»; от него по обе стороны «мурья» для груза… Льяло – «самый испод посередине судна, по бокам киля, где скопляется и откуда выкачивается вода». Мурья – пространство между грузом и палубой, где укрываются в непогоду бурлаки, или трюм. И это не просто слова, это знаки национального бытия. Они напрямую связаны с сокровищем, уже названным ранее, – хозяйствованием.
Критик Александр Измайлов писал в 1909 году, что Мельников «приближается к Гомеру», впадая в стилистику «первобытного былинного сказания», по особенностям своего таланта он – «художник чистого эпоса». «Что-то поистине гомеровское есть в его манере, и это сходство подкрепляется и некоторыми частностями вроде готовности уйти всем своим вниманием в какую-нибудь бытовую частность вроде описания, например, пышного купеческого обеда»29. Мельников работал, как летописец. В его романах, через его слово, художественную деталь, воссоздан и раскрывается особенный национальный космос, в котором живут люди, где всё взаимосвязано и логически выстроено, где всё мудро, эти произведения – эталон, с которым мы сверяем ценности и смыслы собственной жизни. Мельников сам стал для нас одним из тех свидетелей, которых он любил описывать. Каково место Мельникова в нашей литературе? А каково место Гомера в литературе мировой?
В языке живёт, хранится, находит выражение, творческую силу национальный дух, национальное мышление. Характер народов отражается в значениях слов, в их сочетании друг с другом, это верно заметил ещё Вильгельм фон Гумбольт. За мельниковским словом, неспешным, как волжская вода, и порой тяжёлым, будто мешок зерна, за словом, которое «льётся из полноты духовной жизни» (а ведь эту полноту необходимо прочувствовать, пережить самому, напитаться ею, ибо только так – через собственное чувствование чего-то,