поток брани, но злость победила: – И дай мне наконец поставить эти треклятые папки!
Вернее, он сказал вовсе не «треклятые», а кое-что покрепче, но в приличном обществе адептки, облагороженные генеральной уборкой архивов, такие слова не произносят. Точно не в ученической мантии. Даже если она выглядит как половая тряпка, а не сакральный наряд, в котором получают академические знания.
– Божечки, зачем так орать? Можно просто сказать, – фальшиво охнула я и, спустившись, махнула рукой: – Милости просим. Поклониться не надо?
Он смерил меня нарочито высокомерным взглядом, специально останавливаясь то на грязном пятне, украшавшем вымазанную одежду, то на кое-как завязанной лентой косе. Многозначительно изучил пыльные туфли и вдруг произнес:
– И чего я хочу от провинциальной подавальщицы?
– Действительно, что может хотеть папенькин сынок с золотой ложкой во рту от подавальщицы, всю жизнь себя содержавшей, – протянула я, когда он уже начал подниматься к полке.
Форстад на мгновение замер и вдруг с такой яростью запихнул папки, что они посыпались на пол. Пришлось прижаться спиной к стеллажу, чтобы сверху не прихлопнуло чужой дипломной работой. И все равно прилетело. Острым углом по темечку, даже в глазах потемнело.
– Извини, – сверху бросил кретин. – Соскользнуло.
– Ты специально! – взвилась я, потирая ушибленное место.
– Руки совсем не слушаются, – ухмыльнулся он.
От злости я пнула лестницу. Та затряслась, и сверху донесся сдавленный поток брани.
– Рехнулась?!
– Извини, нога соскользнула! Такая непослушная! – объявила я.
– Вы двое! – завопил снизу архивариус. – Что у вас происходит?!
– Трудимся на благо академии! – отрапортовал Илай. Он ловко спрыгнул с лестницы, отряхнул руки, свитер и небрежно бросил: – Приберись здесь. Я заплачу.
И вдруг стало очень-очень обидно! Никогда не считала себя нежной фиалкой с тонкой душевной организацией, чтобы докопаться – надо постараться, но кретин как-то ловко умел находить болевые точки.
– Заплатишь? – тихо повторила я, мысленно представляя, как выплескиваю на него ведро грязной воды.
– Семь соримов хватит? Как раз методичку купишь.
Пока соображала, чем парировать, он, наступив на папку и оставив на обложке пыльный фигурный отпечаток, направился к лестнице на первый ярус.
– Столичная принцесса! – бросила я в сердцах.
Форстад резко остановился и оглянулся:
– Как ты меня назвала?
– Да я вообще-то молчала. Пыталась прикинуть, хватит ли семь соримов или больше запросить.
– Столичная принцесса? – с угрозой в голосе повторил он.
– Ну… приятно познакомиться, – с трудом сдержав ехидный смешок, развела я руками. – Почему-то думала, что ты только на имя отзываешься, но, если настаиваешь, могу называть тебя принцессой. К слову, тебе подходит.
– Эден… – с предупреждением проскрипел он.
– Это, конечно,